* ЧАСТЬ 1 *
Глава 1
На экране бородатые копны тягуче и мощно гудели, помахивали золотыми кадилами. По комнатке потек приторный запах ладана. На втором канале —
тоже попы, только передача из другого собора. На третьем толстомордый сытый диктор, любуясь своим голосом, жирно и пространно делился своими
замечательными рассуждениями на тему, что может сделать Кречет, так стремительно прорвавшийся к креслу президента.
Наконец отыскался канал с дохленьким концертом. Полуголые девицы старательно танцевали, выкрикивали что-то вроде детской считалки. Пришлось
приглушить звук, так все женщины лучше, врубил пентюль и сказал себе твердо, что сегодня точно пройду седьмой уровень. Держитесь, люди! Я,
Виктор Александрович Никольский, стою во главе бедных и оболганных орков, веду их войска, постепенно наращивая мощь, апгрэйдивая, захватывая
ресурсы!
Хрюка соскочила с кресла, в два быстрых прыжка оказалась у двери. По тому, как она в полном восторге не просто махала обрубком хвоста, а
неистово виляла всем задом, я уже понял, кто выходит из лифта.
В дверь позвонили быстро, требовательно. Едва я открыл, на пороге сшиблись Хрюка с таким же по весу существом. Обе визжали и обнимались,
Хрюка прижала Дашеньку, мою внучку, к стене, пыталась вылизать ей лицо, прочистить уши и заодно сорвать красивую заколку в детских волосенках.
— Довольно, Хрюка, довольно, — сказал я, — Дашенька, что-то стряслось? Чтоб ты из школы заглянула к деду, хотя это по дороге...
Дашенька, не снимая ранца, помчалась в комнату:
— Марья Пална велела выучить за каникулы по стихотворению! Что-нибудь из классики...
— Ну-ну, — подбодрил я. — Хорошо... Только кого теперь считают классиком?
— Тебе виднее, дедушка.
— Лучше у мамы спроси. Она последние новости смотрит.
— А мама говорит, что у нас только интересные книги! А классика осталась у тебя.
Хорошие у меня дети. Замуж выходить или работу менять — не спрашивают. А какого цвета блузку надеть — спросит обязательно. Уважение, значит,
старшему поколению.
— Выучи «Скифы», — посоветовал я.
— А это о чем?
— О продвижении НАТО к нашим границам... Запад молча объявил нам войну, а Блок уговаривал их опомниться, иначе...
— Что иначе, дедушка?
— Прочти, узнаешь.
Я слышал, как в другой комнате шебаршилось на книжных полках, бурчало, попискивало — у меня классики немного, да и то не словотреп, а
фундаментальные труды по истории человечества, — потом донесся ясный чистый голосок:
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы, Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома лавины,
И дикой сказкой был для вас провал И Лиссабона и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавля наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок, Когда наставить пушек жерла!
Вот — срок настал.
Крылами бьет беда, И каждый день обиды множит, И день придет — не будет следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя, И с ненавистью, и с любовью!
Да, так любить, как любит наша кровь, Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь, Которая и жжет, и губит!
Мы любим все — и жар холодных числ, И дар божественных видений, Нам внятно все — и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений...
Мы помним все — парижских улиц ад, И венецьянские прохлады, Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...
Я пытался сосредоточиться, чертовы люди перешли в контрнаступление, ввели в бой тяжелую конницу и отряд колдунов, но чистый детский голосок,
старательно выговаривающий слова, вторгался в сознание:
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны, Товарищи! Мы станем — братья!
А если нет, — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века — вас будет проклинать Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европой пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл, С монгольской дикою ордою!
Но сами мы — отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит, Своими узкими глазами.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн В карманах трупов будет шарить, Жечь города, и в церковь гнать табун, И мясо белых братьев жарить!..
В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир Сзывает варварская лира!
Краем глаза, не отрываясь от экрана, где шел кровавый бой, я видел, как она появилась на пороге комнаты с книжкой в руках. Хрюка прыгала ей
на плечи, уже растрепала волосы. Если учесть, что Хрюка — боксер, толстая и очень живая, то Дашенька у меня растет крепенькой, если еще держится
на ногах.
— Нас тьмы и тьмы, — повторила она с недоумением, — а что это?
— Тьма, — ответил я, — это сотни миллионов. Так, вроде бы, по древнерусскому счету. Сколько точно, посмотри словарь.
— А разве нас сотни миллионов?
— Блок считал нас вместе с арабами и прочими восточниками. Потому для нас всего час, что для них века. Восток насчитывает десяток тысяч лет
цивилизации, а Запад — несколько сот лет.
— А мы?
— Ну, это смотря с кем нас считать.
— А-а-а-а... А что это за провал Лиссабона и Мессины?.