.. уж извините... но что будете высказываться без оглядки
на свои интересы, в этом я уверен. Я думаю, вы сможете высказаться откровенно и обо мне.
Он смотрел насмешливо и вызывающе. Я вспыхнул, генерал подозревает меня в присущей интеллигентам трусости, но сдержался:
— О вас и так говорит весь мир.
— Мне важно ваше суждение, — сказал он серьезно.
Я скептически хмыкнул:
— Так ли уж?.. Кто я?.. Даже не налоговый инспектор. Скажу, как и все, что победа на выборах вам досталась лишь благодаря той самой фразе.
Ну, что пустите себе пулю в лоб, если за срок своего правления не выведете страну из кризиса. Да, эта фраза стала крылатой, она принесла победу.
Так говорит любой обозреватель, любой ваш оппонент.
Кречет кивнул:
— Вы что-то недоговариваете.
— Нет, почему же? Я согласен с ними. Жаль, они не додумывают мысль до конца.
Он насторожился:
— Какого же?
— Почему именно эти слова привели к президентскому креслу? Одни говорят, что раз настолько уверены, значит у вас есть либо связи с западными
магнатами, либо знаете, как отобрать богатства мафии и пустить в бюджет. Другие уверены, что на вас работает команда экономистов куда мощнее,
чем на предыдущего президента... Кто-то уверяет, что железной рукой сравнительно легко навести порядок, а рука у вас в самом деле железная,
кто-то подсчитывает каков огромный процент тех, кто проголосовал за вас лишь для того, чтобы увидеть, как президент застрелится...
Он сдержанно усмехнулся:
—Я думаю, таких даже больше, чем подсчитали.
— Вас не любят и боятся, — сказал я сдержанно.
— Но избрали же.
— Простой народ, — подчеркнул я. — А вся интеллигенция... вся!.. против. Беда любой страны в том, что интеллигенции всегда ничтожно мало в
сравнении... скажем, со слесарями. А кроме слесарей есть еще и грузчики, те все за вас, шоферы, подсобники, дворники... Продолжать?
— Достаточно, — согласился он. — Но как истинная причина? В вашей интерпретации?
— А что, у меня должна быть своя?
Его глаза буравили меня с отвратительным любопытством:
— Вы не из тех, кого устраивают общие мнения.
— Был еще один пустячок, — ответил я нехотя. — Перелом в общественном сознании... Нет, еще не перелом, а смутная тяга к перелому... Не в
общественном строе, не в экономике. Не в политике...
Он подбодрил грубым генеральским голосом:
— Говорите, я пойму. Я ж говорил, даже читать умею!
Я развел руками:
— Это в самом деле трудно объяснить, а еще труднее — сформулировать для вашего солдатского устава. Народ еще не осознал... я сейчас говорю
действительно о народе, включая как грузчиков, так и академиков... не осознал, но смутно чувствует, что объелся свободой отношений между полами,
признанием гомосеков и проституток полноправными членами общества, развратом, оправданием любого преступления... я говорю не о физическом
оправдании, хотя и здесь народ требует закрутить гайки, а об оправдании трусости, подлости, низости... Когда вы брякнули, что застрелитесь, в
воздухе внезапно пахнуло чем-то добротным, благородным. Пахнуло временем, когда стрелялись на дуэлях, а пятно с мундира смывали кровью, пустив
пулю в висок... или в сердце, вам будет виднее. Вот основная причина, почему за вас проголосовало столько народа, хотя, повторяю, даже ваши
лучшие аналитики называют более поверхностные причины.
.. или в сердце, вам будет виднее. Вот основная причина, почему за вас проголосовало столько народа, хотя, повторяю, даже ваши
лучшие аналитики называют более поверхностные причины.
Кречет усмехнулся, спросил неожиданно:
— За что вы так не любите армию?
— Не люблю? — удивился я. — Я считаю ее крайне необходимой в любом государстве!.. Я против роспуска армий. Люди ведь разные в силу умственных
способностей, а надо найти место всем. В армию всегда шли самые тупые, ленивые, не умеющие и не желающие работать. И самые агрессивные тоже. Для
любого общества гораздо выгоднее таких изолировать вдали от городов, говорить об их особой цели, одевать в пышные мундиры, цеплять блестящие
ордена и медали — все дикари любят блестящее — а при малейшей возможности истреблять в мелких пограничных стычках. Каждый год в стране
рождается, условно говоря, по миллиону младенцев, из которых ничтожная часть станет академиками, чуть больше — инженерами, основная масса —
рабочими и крестьянами, но будет толика ни на что не годных, которых общество заинтересовано направить в офицерские училища. Погибнут — не
жалко, хоть гибелью принесут пользу: не будут сидеть на шее государства. Да и своей тупостью и агрессивностью не будут раздражать общество.
Он слушал с неподвижным лицом. Когда я закончил, пророкотал начальственным голосом, при звуках которого любой интеллигент готов был объявить
себя хоть евреем, только бы бежать вон из страны:
— Для иных, особенно из глубинки, офицерское училище было единственной возможностью вырваться из медвежьей дыры. Потому среди офицеров
столько украинцев и сибиряков, и совсем нет сытеньких москвичей... Ну да ладно. Как я понял, вы готовы войти в мой тайный совет?
Я удивился:
— Вы все еще не передумали?
— Нет, как бы вы меня к этому ни подталкивали.
— Вы знаете, — сказал я искренне. — Я вас невзлюбил еще с первого появления на экране. И потом, когда вас атаковали газетчики. А сейчас,
пообщавшись, я вас возненавидел вовсе.
Он кивнул, довольный, как слон, и непробиваемый, словно сверхсовременный танк, по которому я стрелял из детского лука:
— Тогда сработаемся. Виктор Александрович, я начинаю рабочий день рано... но вас заставить изменить свои сибаритские наклонности вряд ли
смогу. Так что возьмите сотовый телефон, чтобы общаться при необходимости, да еще...
Вошла секретарша, в обеих руках несла, словно бомбу, небольшой чемоданчик, красивый, из дорогой кожи, размером меньше «дипломата».
— Все сделано, — сказала она приятным, но деловым тоном. — Вписаны эти... «Starcraft-2» и... полезные программы.
Кречет взял, взвесил на руке:
— Здесь факс, модем и прочие навороты. Системы связи с любой точкой земного шара. Разберетесь! Вы из редкой породы гуманитариев, что технику
осваивает сразу. А сэйвы, надеюсь, перенесете сами.
Чемоданчик был почти невесомым. Я видел подобный на выставке, там даже RAM измерялась гигабайтами, такой ноут-бук по мощи равен графической
станции.
Тоже взвесив в руке, я признался:
— Это очень весомый аргумент. Очень.
Глава 5
Мирошник вел машину все так же неспешно, с крестьянской обстоятельностью. Но теперь я уловил, что он постоянно поглядывает в зеркальце, и
мгновенно замечает как машины, что проносятся навстречу, так и прохожих на тротуаре, мгновенно оценивает их по тому, как идут, как держат руки.