В чанах первичная зародышевая клеточка, произведенная Электронным Создателем, проходит все стадии эмбрионального роста, пока в конце химического конвейера белковое образование из нескольких молекул не превратится во взрослого живого человека. В последнем чане новосотворенный человек очищается от технологической грязи, посторонних белковых включений и заусениц, затем неторопливо двигается к выходу, бреется или завивается в парикмахерской и получает одежду, соответствующую классу технологической обработки. В одной из серий питательных чанов человекоподобное новообразование подвергается действию психических стимуляторов. Именно здесь наши искусственные люди приобретают все навыки, знания и стремления, необходимые для функционирования в обществе.
При полностью освоенном производственном процессе от записи генетической формулы до выхода из ворот завода искусственного парня с сигаретой во рту или кокетливой девушки с модной сумкой пройдет не более пятнадцати часов. Завод спроектирован из расчета, что в каждом чане находится не более одного изготавливаемого существа, то есть на производство одновременно тысячи двухсот сорока людей. Грубо говоря, мы рассчитываем вырабатывать около полумиллиона людей в год. Возможно, однако, запустить в чан сразу двух существ. Природа показывает нам пример, временами радуя родителей близнецами и тройняшками. Если чаны перевести на выработку близнецов, то производительность завода поднимется до миллиона человекоголов в год. Впрочем, я увлекся. Это уже дело инженеров с политиками, а не ученого.
На Электронном Создателе я должен остановиться подробней. Он составляет суть изобретения. Сказать о нем, что это искусственный мозг неслыханной мощности – значит ничего о нем не сказать. Он, конечно, мозг, ибо может молниеносно разрешать задачи любой трудности. В этом свойстве он еще не отличается от любой другой логической машины. Создатель – творец зародышевых клеток. На вводе он перерабатывает полученную информацию в генетическую формулу заданного существа, подбирает нужную комбинацию нуклеиновых кислот и спаивает их в микроскопичекую живую клеточку, готовую для развития в чанах. Природа для создания новой жизни не придумала ничего лучшего, чем непосредственное воздействие одной родительской клетки на другую. Мой Электронный Создатель не нуждается в телесном слиянии с партнером, не требует ласковых слов, страстных объяснений, нежных взглядов. Он ограничивается связью по радио. Все совершается в полном молчании: пакет электромагнитных волн – готово, ваша генетическая формула воспроизведена, начинается копирование родителей. Да, копирование, а не дележка свойств – от отца серые глаза, от матери остренький носик… Как часто отец, не находя ничего своего в ребенке, гневно обвиняет жену в измене. От детей, произведенный Электронным Создателем, не отречется ни один из отцов. Зеркало, самооживляющее появившееся в нем изображение, – вот что такое мой аппарат. И он будет копировать только лучшее: умниц и красавцев, гениев разума и доброты – вот его назначение! Люди, великолепные, как боги, – на меньшем я не помирюсь, нет!
Он возвышается надо мною. Он огромен, как небоскреб. В его недрах клокочут миллионы киловатт – он в три раза мощнее всех остальных цехов завода, вместе взятых. Моя лаборатория лишь щелка ввода в его электронное нутро. Высокая решетка справа от стола – замаскированный фильтр приема. И когда посетитель садится в кресло, я незаметно нажимаю кнопку…
Я оттолкнул поднос с едой.
– Убирайтесь к дьяволу, Мартин! Я сегодня вкусно пообедал. Салат, кровавый бифштекс, сосиски… Великолепный обед! Вы мне мешаете, Мартин.
– Сосиски были вчера, а бифштекс вы ели на прошлой неделе, профессор. Вся ваша сегодняшняя еда – черный кофе из термоса.
Вся ваша сегодняшняя еда – черный кофе из термоса.
– Ваше счастье, Мартин, что я вам не жена. Без кочерги в руках с вами невозможно разговаривать. Поставьте поднос на стол и исчезните.
Он примостил поднос на свободное от бумаг местечко и отошел в сторону. Я грозно посмотрел на него.
– Вы оглохли, Мартин? Я сказал – исчезните!
– Будет исполнено. Вам нужно раньше освободить поднос.
Я понял, что споры с ним займут больше времени, чем еда. Этот человек упрям, как столб. Из двух зол я всегда выбираю меньшее. Если мне не удается сразу прогнать Мартина, я делаю то, на чем он настаивает. Я мог бы уволить Мартина за непослушание, но новые слуги вряд ли будут лучше. Мне со слугами не везет. Те, до Мартина, тоже ни во что меня не ставили. У него к тому же есть неоценимые достоинства – он немолод, одинок, искренне считает меня научным гением и видит свое счастье в обережении меня от всего, что может помешать моей работе. Правда, дальше хозяйственных дел его забота не идет.
– Пирожки необыкновенно сочные, а бутерброды выше всех похвал, – сказал я, заканчивая еду. – Я, кажется, и вправду проголодался. Теперь вы исполните мою просьбу, дорогой Мартин, и удалитесь?
– Непременно, профессор. В час ночи зайду, профессор.
– Зачем?
– Напомнить, что пора спать.
– Вы считаете меня ребенком, Мартин?
– Нет, профессор. Дети многое умеют делать без подсказки.
Я видел, что и на этот раз его переспорить не удастся.
– Позвоните по телефону, Мартин. Я лягу сейчас же, как вы напомните, что пришло время.
Он с сомнением посмотрел на меня. Просто удивительно, как он не верит в мою самостоятельность.
– Хорошо, – сказал он. – Я позвоню.
Это прозвучало угрожающе. Не обычное вежливое: «Слушаюсь!», а что‑то вроде: «Ладно, ладно. Не думайте, что это у вас пройдет гладко!» Мне сегодня предстояли слишком важные дела, чтобы завязывать спор из‑за пустяков.
Когда Мартин убрался, я опять включил телевизор конвейерной линии. Фигурка уже не походила на зародыш, это было вполне человекоподобное существо. Оно бултыхалось в семьсот тринадцатом чане в почти непрозрачной белковой массе, и я плохо различал его – что‑то с головой, четырьмя конечностями, плотненьким туловищем. В чане бурлил питательный раствор, и человечек то забавно взмывал вверх, отбрасывая конечности, как крылья, то, складывая их, скользил вниз. Я долго любовался моим созданием. У меня сладко щемило сердце. Человечек был больше чем мой ребенок. Он был – я сам.
Я погасил экран и снова, снова, в бесконечный раз вспоминал, как мне явилась прекрасная мысль воспроизвести себя, удвоить себя в энергичном молодом существе. Это буду я – со всеми моими знаниями и способностями, со всем моим жизненным опытом, но без груза моих сорока восьми лет; я – нынешний, но двадцатилетний, юный и умудренный, с порывистой душой и рассудительным разумом; я – совмещающий в себе все преимущества молодости и все достижения старости. У меня дрожали руки, когда я набирал нужный шифр. На экране главного телевизора вспыхнуло светлое пятно – три миллиона киловатт, собранные в пронзительные электронные пучки, просвечивали самые темные уголки моего мозга, жадно усиливали его излучение. А затем пятно погасло, и его сменили пляшущие черточки и точки – я был записан, шла выборка из бездны данных того, что необходимо для моей генетической формулы. Черточки и точки на экране загорались и тускнели, то замирали, то вновь начинали метаться. Мне показалось, что я рассматриваю картину известного художника под названием не то «Улыбка любимой», не то «Взрыв в угольной шахте» – хаос световых вспышек, можешь думать о них что угодно, они все равно ни на что не походят.