Вот так описала комиссия картину его гибели. Все было так, ни в одном факте не исказили действительность эксперты. И все было не так, ибо официальная картина передавала лишь то, что могла увидеть комиссия. Я любовался генератором и ненавидел его – мое детище, лучшее из всего, что я создал, что я мог создать, он был истинным убийцей Кондрата. До боли в сердце я понимал, что происходило в ту страшную минуту. Кондрат расставил наверху вокруг фарфорового преобразователя свои цилиндрики и пробирочки с живой материей, прикрыл их защитными щитками, имитирующими и броню гарпов, и любую другую броню, что может понадобиться, если ротоновый преобразователь где‑нибудь обратят и на человека. А потом спустился вниз манипулировать генератором. Каждый аппарат имеет свой особый характер, нет двух абсолютно одинаковых машин, а мой генератор пока единственный в мире. Я знал его, привык к нему, и он знал меня и привык ко мне. Ни в каких инструкциях не выразить всей индивидуальности сложнейшей да и капризной машины, Кондрат об этом и не подумал, когда задавал напряжение на генератор. Что в ту несчастную минуту испугало Кондрата? Глухой шум, вырвавшийся из недр машины? Я тоже не раз слышал этот шум, он и меня вначале пугал, потом перестал – настоящей опасности в нем не было. Или сигнал сверху о перегрузке преобразователя – надо уменьшить подачу ротонов? Почему вместо плавного уменьшения Кондрат вдруг дал полную остановку? Он не мог не знать, что в момент такой остановки гигантски взметывается напряжение на генераторе! Ну и пусть взметывается, всего ведь доли секунды, автоматика надежно погасит любое перенапряжение. Нет, испугался, рванул назад, две встречные команды заблокировали одна другую – выбило защиту. И вот результат – вверху взрыв разметал в осколки и сам преобразователь, и все, что было установлено вокруг него. А внизу корчился и стонал изломанный и полусожженный Кондрат – единственный человек на всех трех этажах здания.
Я поднялся наверх, еще никогда мне не было так тяжко преодолевать короткую лестницу – два раза, останавливаясь, хватался за перила, чтобы не упасть.
В кабинете Кондрата я вызвал Сомова и доложил:
– Исследование закончено. Разрешите прийти.
И опять он ответил, как в первый раз, когда я просил приема:
– Не надо. Иду к вам.
Я прервал его:
– Да, вы правы. Кондрат Сабуров погиб оттого, что устрашился своего изобретения. Он понял, что мирная установка может стать механизмом уничтожения, может быть использована как боевое оружие.
– Может стать прототипом боевого оружия, а не оружием, не так ли? – поправил меня Сомов, – Имею в виду крупные габариты, нетранспортабельность вашей установки.
Он был совершенно спокоен. Он, я сразу понял, заранее знал, что я скажу. И чтобы показать, что я тоже знаю о его невысказанном вслух знании, я и произнес эту фразу: «Да, вы правы». Она была ответом на его мысли, а не на его слова. Но полностью обстановки в ротоновой лаборатории он все же не представлял себе и тоже об этом догадывался.
Сомов с вежливым вниманием ждал ответа. Я резко сказал:
– Именно боевое оружие. Не преувеличивайте трудностей с подвижностью и габаритами. Все это мелочи.
– Но я думаю…
Я не дал ему договорить.
– И Сабуров думал, как вы. Верней, надеялся, что будет так.
Все это мелочи.
– Но я думаю…
Я не дал ему договорить.
– И Сабуров думал, как вы. Верней, надеялся, что будет так. Но было по‑другому, и это стало одной из причин его гибели.
– Ваша мысль мне не ясна, – признался он с некоторым удивлением, – Сабуров, стало быть, понял, что ваша установка уже в ее теперешнем виде может быть использована как боевое оружие? Так?
– Нет. Он узнал, что очень легко изменить габариты ротонового генератора и энергетической установки, чтобы система стала вполне транспортабельной. И тогда источник полезной энергии превратится в вулкан смертоносного излучения.
– Как узнал?
– Я ему сказал. И вызвался сделать генератор транспортабельным. Я не подозревал, какие страшные мысли связаны у Сабурова с габаритами наших агрегатов. Мое объяснение привело его в ужас. Он заспешил с постановкой опытов. Принимаю на себя часть вины за его гибель.
– Друг Мартын, не преувеличивайте своих проступков и не придумывайте необоснованных самообвинений. Я числю за вами только одну несомненную вину: что вы поддались вспышке негодования на Сабурова и покинули лабораторию. Останься вы в ней, возможно, катастрофы не было бы.
– Не знаю, не знаю…
– Хорошо, оставим это. Но объясните вот что. Если установка генерирует опасное излучение, то как вы четверо остались невредимы? Очень сложное явление, не так ли?
– Наоборот, очень простое. Наша установка предназначена выдавать полезную энергию, а не генерировать убийственное излучение. Излучение – попутный, а не основной процесс. И оно, во‑первых, очень слабо, а во‑вторых, короткодейственно. При низкой интенсивности оно поглощается полностью так близко и так сразу, что не грозит находящимся вокруг людям. Но попутный процесс легко превратить в основной. И можно так форсировать излучение, что оно потеряет свою короткодейственность. Помните запись Кондрата в дневнике: «Короткодействие? Радиус эффекта?» Он поставил себе этот вопрос. И размещал свои живые пробы на разном отдалении от преобразователя, чтобы установить радиус действия. Кондрат не был специалистом в ротонах и преувеличивал трудности обращения с ними. Что до меня, то берусь в несколько дней превратить нашу установку, ныне безопасную для всех, кто ее обслуживает, в адский механизм, губительный для каждого, кто пройдет мимо лаборатории.
Сомов очень вежливо сказал:
– Удивительно интересно. Вы и вправду хотели бы испытать ваше изобретение, так сказать, на губительность?
– Послушайте, Карл‑Фридрих. Давайте не будем ходить вокруг до около важной проблемы, а приступим к ней сразу. Признаюсь, что я долго не понимал вас, мы все, не я один. Но вы разглядели меня, этим объясняю, что мне поручили разобраться в катастрофе. Теперь остается решить, что делать с покинутой всеми Лабораторией ротоновой энергии.
– Ваше предложение, друг Мартын?
– Самое простое – взорвать ее! Или, если не хотите грохота, демонтировать. Чтобы даже памяти не сохранилось о нашем опасном изобретении.
– Я догадывался, что именно это вы и предложите. А вы догадываетесь, что я отвечу на ваше предложение?
– Не только догадываюсь, но уверен. Пожмете мне руку и пообещаете начать демонтаж.
– Пожму вам руку охотно, но не за предложение демонтировать лабораторию, тем более взорвать ее, а за хорошее изучение причин катастрофы. У нас с Ларром иные планы.
– Какие?
– Восстановить лабораторию. И поручить вам возглавить ее.
Я воскликнул:
– Но ведь это значит!..
Теперь он прервал меня:
– Это значит, что основная программа вашей лаборатории – найти новые формы энергии и поставить их на службу человечеству – далеко перекрывает попутные неудобства и опасности.