Николай попросил разрешения посмотреть, что творится в городе, и исчез в его недрах.
Артуру с Жаком захотелось посоветоваться с правителями. Я опасался повторных словопрений и решил подождать снаружи возвращения друзей. Присев у покорёженной стены, я вначале наблюдал за успокоившимся куполом. Ничто не предвещало, что опять готовится светобуря. Вскоре меня отвлекло новое явление. Металлическая балка, торчавшая из остова здания, неторопливо раскручивалась. Она уже походила не на свёрнутую спираль удава, а на толстую верёвку, брошенную наземь в причудливых извивах. А ещё через минуту стали сглаживаться извивы, балка, как живая, поднялась, выпрямилась и замерла – теперь она снова была мёртвой металлической балкой. Я потрогал её, сжал пальцами – металл как металл, холодный, безжизненно твёрдый.
А за балкой ожила оплавленная, раздроблённая стена. Стекловидная поверхность вздулась, задвигалась, из её пор выдавливалась строительная масса, растекаясь по излому и затвердевая. На затвердевшую массу выдавливалась новая, ещё жидкая. Стена наползала на балку слой за слоем, выравнивалась, это уже снова была стена, а не руина спалённого здания.
У других зданий совершался тот же процесс: самовыпрямлялись балки и швеллера, восстанавливалась арматура, на неё наползала строительная масса – появлялись новые стены, перекрытия и трубопроводы. Входы в жилища восстанавливались с такой же автоматичностью. В нарастающей стене появились края металлического листа, лист удлинился, на нем отпочковалась ручка, на ручку наползала выросшая с другой стороны защёлка – люк с дверцей был готов.
Артур с Жаком застали меня за изучением самовыращивания лесенок, поднимавшихся от входов вверх. Они полюбовались самомонтажом перил на лестничной площадке.
– Командуют восстановлением города Правый и Левый, каждый своей стороной, – сообщил Артур. – А им помогают сопряжённые Правые и Левые других городов.
– Какая инженерная точность! Восстановление идёт, очевидно, по формулам, – сказал Жак с уважением.
– Скорее, по генетическому коду, – возразил Артур. – Самоисправление смахивает на регенерацию. Недаром же вариалы считают свой город живым.
Из недр города выбежал весёлый Николай. Он, оказывается, был в левой родильне. В родильню его позвали сами вариалы, срочно отправленные в воспроизводство в связи с потерями от ураганов. Светопад произвёл такую встряску в логике, что шумы начисто забивали правильную информацию – дешифратор три раза ошибся, пока не обнаружил верную тропку в зове вариалов. Родильня такое же помещение, как и все остальные, только ниже других. Здесь шесть разноцветных отцов обручаются с одной матерью. Обряд обручения сводится к тому, что от отца отделяют какую‑нибудь часть тела и прививают её матери. Мать – обычно самый старый вариал. Быть матерью – функция возраста. Что до шести отцов, то верхний, нижний и средний левые скомбинированы с сопряжёнными правыми.
– Отцы, естественно, моложе матерей, – с увлечением рассказывал Николай. – Каждый вариал непременно должен быть и отцом и матерью – сперва, по достижении зрелости, отцом, а потом, после накопления опыта и заслуг, и матерью. Справедливо, не так ли? Но послушайте, что дальше! Волшебный сон!
После бракосочетания с шестью отцами старая мать молодеет. Все стадии предыдущего развития совершаются в обратном порядке: из дряхлой она становится зрелой, из зрелой – юной, из юной – подростком, затем ребёнком. В стадии младенца, крохотная, почти неподвижная – Николай повидал и таких, вполне созревших матерей, для них отведено отдельное помещение, – мать распадается на двух маленьких вариалов – каждый, конечно, крупнее её самой, ибо части здесь, как уже выяснено, больше целого. Молодые вариалы начинают самостоятельный цикл развития, сперва – прямой: от младенчества в детство, юность, зрелость, старость, а потом в обратный – в новое воспроизводство.
Молодые вариалы начинают самостоятельный цикл развития, сперва – прямой: от младенчества в детство, юность, зрелость, старость, а потом в обратный – в новое воспроизводство.
– Просто и естественно, не правда ли? По‑честному, я не знаю лучшего способа практически осуществить бессмертие!
Что до меня и Жака, то мы слушали рассказ Николая с интересом. Артур же, присев на только что самовосстановившуюся трубу – по ней, мы уже знали это, ничего не текло, она была пустая, – что‑то сосредоточенно чертил в блокноте. Николай с упрёком сказал:
– Артур, ты теоретик дзета–мира, неужели тебя не интересуют его законы?
– Интересуют, и даже очень, – невозмутимо отпарировал Артур. Он вдруг радостно засмеялся и объявил: – Знаете, что я высчитывал? Мой блокнот, конечно не МУМ, но компьютер, смонтированный в его переплёте, ещё ни разу не подводил в расчетах. Так вот, светобуря, которую Казимеж сгоряча назвал великолепной, воистину великолепна. Она не так разрушительница, как созидательница. Она влила огромный запас энергии в город вариалов. Уверен, что все жизненные процессы у наших добрых хозяев теперь значительно убыстрятся.
– Но откуда берётся эта энергия? – Николай, мигом забыв о жизненном цикле вариалов, присел рядом с Артуром, взял блокнот, рассматривал вычисления. Физика дзета–мира захватывала его, как раньше физика космоса, а там, в наших прежних экспедициях, он поражал неутомимостью непрерывно возобновляемых экспериментов и расчётов. – Где её источник – вот вопрос вопросов!
Артур и до экспедиции в дзета–мир утверждал, что энергия в двенадцатимерном мире поступает из вакуума значительно проще и обильней, чем в нашем восьмимерном. Возможно, страна лукарей, страна света, как назвал её Правый, и есть родник такой энергии, а загадочный купол – вулкан, выбрасывающий её излишки во все соседние страны, что, как мы видели, приносит не только благо, но и некоторые разрушения.
Я сказал торжественно:
– Артур Хирота, считаю, что установление роли купола твоё второе великое открытие!
Меня временами бесит, до чего честолюбивый Артур старается скрыть эту черту характера. Он покраснел и отмахнулся:
– Ерунда, Казимеж! Никакое не открытие. Пока лишь гипотеза. – И добавил, не удержавшись: – Надеюсь все же, что открытие состоится.
Нетерпеливый Николай потребовал, чтобы мы немедленно помчались к куполу и воочию установили, какие в нем произошли изменения от бурного светоизвержения. Он, правда, сказал, что не ожидает очень больших внешних перемен, они не соответствовали бы физической природе дзета–мира, но какие‑то изменения должны быть, и убедиться в этом нужно. Я согласился, и мы запустили ротонные двигатели.
В куполе никаких видимых перемен не было. На безрадостной равнине, окаймлённой вздымающимися на отдалении горами, возвышался все тот же невысокий холм нечётких очертаний, с единственным входным отверстием, напоминавшим рот, а не лаз. И так же зыбко колебались края входа, то уменьшая, то увеличивая отверстую дыру. И мы опять два раза обошли купол и не нашли никаких других входов, а внутри было шесть выходов на такой высоте, что они должны были выводить на равнину, хотя, мы это уже хорошо знали, каждый вёл не на равнину, а в свою особую страну. И на стене около нашего выхода красовался великолепный красный бык с голубой луной на рогах, а у следующего выхода сияла золотолицая голова с девятиконечной звездой – и мы опять залюбовались прекрасными рисунками, а Артур смущённо улыбался нашему восхищению и, кажется, признанию своего дара живописца радовался больше, чем славе глубокого теоретика.
– Начинаем, друзья, – сказал Николай, устанавливая свой чемодан‑дешифратор. – Можете оставить свои индивидуальные приборы в покое, теперь вы все ассистируете мне.