Мы открываем лишь крупные объекты, все прочее ускользает. Схема мира, а не реальный мир – вот с чем мы пока сталкиваемся.
– Тогда ослабим автономность. И пусть каждый сам регулирует отношения с этим миром, – спокойно сказал Артур.
Я отнюдь не был столь же спокойным, а Николай, естественно, энергично поддержал Артура. Впрочем, я колебался недолго. Последующие события показали, что опасность близкого соприкосновения с новым мирим была даже больше, чем я боялся, но другого выхода, как испытать это близкое соприкосновение, у нас не имелось.
Соединившись с «Пегасом», я успокоил тосковавшего в одиночестве Жака и сообщил, что мы уменьшаем поток энергии по ротонному каналу.
– Нас размывает! – воскликнул через минуту Николай. – Мы превращаемся в привидения!
Он в восторге замахал руками. Формы становились зыбкими, тела превращались в силуэты. Артур вдруг уменьшился наполовину, а Николай превратился в гиганта – Артур не доставал ему до пояса.
– Изумительно! – крикнул Николай. – Я попробую вырасти ещё немного, чтобы вы свободно проходили у меня между ногами. – Он запрыгал, завертелся, но остался таким же.
– Перестань, мы исследователи, а не расшалившиеся детишки! – сказал я и сам уменьшился до размеров Артура.
– Как вы ведёте себя, друзья! – с сердцем добавил Артур и ещё больше уменьшился – он уже не доставал до колен Николая.
– Не придирайся, Артур! – огрызнулся Николай и стал быстро расти опять. – Что ни сделай – это нехорошо, то плохо!
Он стал таким огромным, что голова его покачивалась на уровне вершины купола, и таким бесформенным, что казался уже не человеком, а цистерной, поставленной на торец. К тому же он весь пульсировал, то распухал, то сжимался, руки, ноги, плечи и голова колебались, словно волосы на ветру.
– Что со мной? – сказал он с испугом. – У меня, кажется, здорово развевается тело? Нет, послушайте! – Он со страхом схватил себя за распухшие колени, лицо его жалко исказилось, нос, длинный и гибкий, выкручивался, как хобот, уши трепыхались. – Слушайте, ветра же нет, а меня треплет, как парус в бурю! Да помогите же, черт возьми!
Как только Николай выругался, он вдруг стал уменьшаться. Теперь он опадал так быстро, словно его перед тем надули воздухом и сейчас воздух вырывался наружу. Одновременно, только медленней, росли мы с Артуром. Вскоре мы стали прежними людьми – резких очертаний, ясных форм, почти одинакового роста.
Ошеломлённые, мы молча смотрели друг на друга.
Николай опомнился первый.
– Все в порядке, – сказал он бодро. – В нынешнем нашем дзета–существовании постоянные размеры и формы тел не обязательны. Переменное тело и меняющийся облик – что может быть естественней? – Он заметил, что опять начинает распухать, и поспешно закончил: – Впрочем, не собираюсь этим злоупотреблять! – Начавшийся рост тела оборвался.
– Сдерживай свои душевные порывы! – посоветовал Артур. Голос его, однако, был нетвёрд. Он помолчал, боязливо оглянулся и продолжал: – Наши размеры здесь, похоже, зависят от эмоций. Поменьше эмоций, побольше разума – такова, видимо, гарантия устойчивого дзета–бытия. Давайте пока только присматриваться и не спешить вмешиваться в местные дела. – Последние наставления он произнёс обычным тоном, словно читал лекцию о природе дзета–пространства.
– И в случае опасности усиливаем связь с «Пегасом», – добавил я.
Пока Артур изъяснялся, я успел взять себя в руки.
– Поворот ручки – и уносимся в автономный мирок. При встрече с непредвиденным вообще не снимать руки с регулятора.
При встрече с непредвиденным вообще не снимать руки с регулятора.
Артур слишком спокойно – старался, видимо, не разрешать себе опасных в этом мире бурных эмоций – проговорил:
– Кажется, непредвиденное само ищет встречи с нами. Положите руки на регуляторы, друзья!
Николай настроил дешифратор на световую речь, она казалась наиболее вероятной. Артур задал ещё и гравитационную, и электромагнитную. Я добавил кинетическую – язык механических движений, хотя здесь, где отсутствовала перспектива и постоянные размеры, кинетический язык представлялся наименее вероятным. В общем, мы готовились к исследованию, а не к отпору – в точности так, как действовали раньше в космосе.
В центре шара вспыхивали и гасли острые искорки. На фоне беспорядочно меняющихся красок и яркости искорки казались выражением какой‑то системы среди хаоса. Артур обратил на них внимание.
– Если оноразумное существо, то мыслит, скорей всего, искрами. Пламенем же, вероятно, выражает эмоции, а не понятия.
– И я так думаю, – отозвался Николай, с любопытством всматриваясь в остановившийся неподалёку шар. – А вот, кажется, и первая расшифровка: «Кто? Кто? Кто?». Вопрос естественный, если прибор не приписывает разумного смысла стихийным импульсам. Сейчас я попытаюсь ответить в том же коде.
Николай засверкал. Теперь и в нем вспыхивали и гасли искорки. «Мы из другого мира, – пытался сообщить он потускневшему собеседнику. – Не бойтесь, мы не сделаем зла».
– Я, конечно, не уверен, что цветовой акцент у меня похож на здешний, – весело разъяснил он нам. Он выглядел счастливым, так ему понравилось, что найден общий язык с первым встреченным дзета–жителем. (У меня и тогда уже появились сомнения, но высказал я их после). Николай говорил: – Возможно, я и путаю кое‑какие цвета, но смысл излучений онодолжно разобрать, если оноразумно и язык его уловлен правильно… Что это такое?
В шаре словно бы разразился взрыв. Шар извергал фейерверк пронзительно острых огоньков. Он надвигался, быстро уменьшаясь.