Игорь спал - так уж ему повезло, а остальные дремали сидя, облокотившись на тюки. Кристина, должно быть, смотрела мне в спину, потому что мне пришлось обернуться - не знаю, какое устройство в организме этому способствует, но почему-то если смотрят тебе в спину, всегда оборачиваешься.
Ну что тут можно сделать? Я встала и подошла к ней.
- Ну что, - спрашиваю, - больно?
Дурацкий вопрос. Такие вопросы - всего лишь знак, ярлык сочувствия, они носят чисто ритуальный характер. Она, естественно, на него не ответила, потому что соблюдать ритуалы у нее не было сил.
- Хочешь, - говорю, - расскажи мне что-нибудь.
Кристина поглядела на костерок, наверное, потому, что глядеть на живой огонь ей было приятнее, чем на меня.
Помолчали... Ох ты, Боже мой, до чего погано.
- Как ты думаешь, - вдруг сказала она, - куда все это денется, когда я умру?
- Во-первых, в ближайшее время ты не умрешь, - отвечаю, - а во-вторых, никуда не денется.
- А хорошо бы, с моей смертью все это закончилось.
- Что именно закончилось? Вся эта пакость?
- Нет, я имею в виду - все. Мир. Если бы он ушел со мной.
- Тебе это будет приятней? - спрашиваю.
- А разве так не лучше?
По мне - так нет. Не лучше. В том, что объективный мир существует сам по себе, независимо от личных твоих неурядиц, есть какое-то большое утешение. Я, правда, так и не пойму - какое. Кажется, должно быть обидно, что большому миру на самом деле на тебя наплевать, но меня почему-то такое его равнодушие не задевает. Равно, как и отсутствие в этом мире справедливости - я имею в виду, по большому счету справедливости - как принципа мироустройства. Воздаяние и все такое. Потому что, если бы мы все получали по заслугам, это выглядело бы довольно грустно. Сколько у нас там заслуг...
- Пусть все остается, как есть, - говорю. - Смотри, нас уже не будет, а этот вонючий овраг еще немножко отползет от дороги.
- Знаешь, - сказала она, - у меня родители так болеют... Мне спокойней думать, что если меня не станет, они тоже исчезнут.
Такая вот трогательная форма дочерней преданности.
- И они не исчезнут, - говорю, - и ты оклемаешься. Это всего лишь перелом.
Господи, а если бы она сломала позвоночник!
- Ну, как она там? - Томас возник из темноты так незаметно, что я чуть не прикусила язык.
- Не спит. Мучается.
- Там коньяк есть. В том тюке, где аптечка. Может, ей легче станет?
- Это мне легче станет. А ей, если и можно, так только пару глотков. Ты же ей снотворное вкатил. Внутримышечно.
- Ну, заснет крепче. Погоди, я принесу.
Герка каким-то фантастическим образом проснулся.
- Эй, вы там что, пить собираетесь?
- Я замерзла, - говорю. - Я, правда, что-то читала насчет выпивки и теплоотдачи. Вроде как не рекомендуется. Но у меня есть свой жизненный опыт, и он говорит об обратном.
Томас принес флягу. Я налила Кристине в колпачок - вполне солидная доза, потому что колпачок был хороший - я имею в виду, большой.
Потом я отняла у нее колпачок в свою пользу. Это был, и правда, коньяк, да еще и неплохой. Последний раз я пила какой-то дрянной спирт, который выдали редакции по разнарядке на Новый год.
- Жизнь не так уж безнадежна, - говорю.
- Давай сюда, - сказал Герка. - Не жадничай.
Мы выпили еще по разу - кроме Кристины, потому что я боялась действия гремучей смеси коньяка со снотворным. Не знаю, что из этого выходит, но знаю, что вроде нельзя. Герка открыл банку тушенки, и я обрела покой.
То есть, обрела бы, потому что Кристина заснула, и я задремала тоже, но тут Герка растол меня и сказал:
- Иди сюда.
Мы отошли почему-то в сторону.
- Мы пытаемся решить, что делать дальше, - объяснил Томас.
Я сразу вошла в свое обычное безответственное состояние.
- Не знаю. Решайте сами. Насколько я знаю, такие переломы срастаются долго.
- Можно оставить ее где-нибудь.
Я сразу вошла в свое обычное безответственное состояние.
- Не знаю. Решайте сами. Насколько я знаю, такие переломы срастаются долго.
- Можно оставить ее где-нибудь. Может, тут живет кто-нибудь поблизости. Тут раньше был поселок, неподалеку. А на обратном пути забрать.
- Нет тут никакого поселка, - ответил Томас. - Давно уже нет. Самый ближайший населенный пункт это тот городок, как он там называется Лазурное, что ли. Но там уже не наш военный округ. И там какой-то гарнизон стоит.
А надо сказать, между военными округами отношения складываются самые разные - от пограничных стычек до вооруженного нейтралитета и каких-то сложных договоров о взаимопомощи. Но предугадать действия того или иного коменданта практически невозможно, потому что в своем округе он - царь и бог, а божественность нелогична в принципе.
- Ну ладно, - сказал Герка, - значит, это отпадает. Хотя, если мы ее туда затащим, убьют ее, что ли?
- Ее, может, и нет, - сказал Томас, - а вот нас...
- Хорошо. А что ты молчишь? - Это он мне.
- Конечно, - говорю, - в принципе, самое разумное было бы ее где-нибудь оставить. Но очень мало вероятности, что мы подберем ее на обратном пути. Я теперь думаю, мало вероятности, что мы вообще вернемся.
- Ну, спасибо за совет. Ты вообще какой-нибудь выход видишь? - спросил Герка.
Томас сказал:
- Завтра у нас что, восемнадцатое? Так вот, завтра по этому шоссе пройдет автоколонна. Она как раз назад идет, в город.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что я с этой автоколонной ходил. И там есть несколько моих знакомых. Они довезут ее до места и проследят, чтобы она попала домой. Плохо, конечно, - эти закрытые грузовики трясет, а ехать ей придется в кузове, и вообще много разных сложностей. Но ведь это всего пара дней, не больше, а дома ей будет спокойнее.
- А что, Герка? Это выход!
Это был действительно выход, потому что он избавлял и нас - от чувства вины. Тащить ее с собой было невозможно, оставить здесь - тоже; а уж в чужом округе, где и со своими больными справиться не могут... Одна, беспомощная, ни одного знакомого лица... До сих пор из всей этой ситуации я видела лишь один возможный выход - остаться тут, пока она не сможет ходить, - впрочем, выход на самом деле тоже невозможный, поскольку выжить в этой степи сложно, а уж прокормиться шансов так же мало, как и найти под ближайшим кустом бриллианты английской короны.
С этой мыслью, все еще чувствуя себя виноватой, я отправилась спать. Мучило меня то, что, не будь предложения Томаса, из всей этой истории не удалось бы выйти достойно. Такие безвыходные положения встречаются сейчас сплошь и рядом, и никакое самопожертвование, никакая порядочность ничего не меняют. Они просто утрачивают свое значение, как стертые в обращении медяки.
На какой-то миг, когда я засыпала и мозг работал независимо, сам по себе, мне закралось в голову страшное подозрение - что Томас весь этот благостный исход выдумал на ходу, и что он просто попросит потихоньку от нас своих приятелей-драйверов свалить Кристину в ближайшую придорожную канаву за пределами видимости. Мысль была сама по себе достаточно нелепая, да и Томас до сих пор вроде не давал никаких поводов так на него наговаривать, но я решила на всякий случай попробовать как-то у него разузнать, что он в действительности собирается делать. Почему-то мне до сих пор кажется, что если спросить человека напрямую, он честно ответит "да" или "нет", а не то, что в этот момент именно ему выгодно. Порешив на этом, я постаралась отогнать от себя и свою вину, и связанные с Кристиной мысли - вообще все мысли.
Утром по-прежнему было холодно. Не знаю, как можно избавиться от мучительного ощущения, связанного с холодом, - мышцы напряжены, и отогреть их, расслабить никак не удается. Я умылась водой из этого вонючего ручья, который протекал по дну оврага - одна радость, что там не может быть никакого явного дерьма, потому что заводы стоят, да и сельскохозяйственных стоков тоже нет никаких - все, кто жил поблизости, давно разбежались.