.. Да нет, не колбасу. В смысле, и колбасу пару раз тоже, но вот тогда, эту самую болонку. Так, ничего. Правда, шерсть попадается; долго потом отплевывался. Еще подумалось тогда: может, объявления почитать? «Разыскивается белая боло... Прошу вернуть за солидное вознаграждение». Как же, дадите вы вознаграждение. В смысле дадите, а сами тут же в участок с мобильника. А там: «Откуда денежки, молодой бестолковый? Что?! Вознаграждение? Не смеши мою Нюсю. Клади сюда! Будем разбираться». Но шерсть все‑таки невкусная. Еще Матусян поджучил, будто если проглотишь нечаянно, то обязательно там, в желудке, прорастет. Будешь, понимаешь, сам себе болонка, только внутри. Потом, когда на другой день все еще отхаркивалось, думалось — это все еще ее или уже твое собственное?
Короче, жил как все. Шлялся... В сторону школы... Иногда даже в нее саму. А что, прикольно. Тогда розги и карцер в подвале еще не ввели; в газетах разных только все судили да рядили: «Сколько в среднем ударов ремешком рекомендовано лучшими психологами мира для торможения полового созревания девочек?» С мальчиками, похоже, и так все ясно‑понятно. Ну так вот, шлялся. И еще, конечно, TV. Девяносто пять каналов: пока просто листаешь, можно бы сделать те самые уроки. Но кто делает‑то? Если только для прикола. Как‑то даже была такая мода... С недельку держалась. «Препады» стояли на ушах. В учительском штабном блоке: «Не есть ли это реакция самой природы человека как вида на процесс деиндустриализации?.. В обществе зреют подспудные тенденции... Мозг — это природный феномен, который не может все время пережевывать жвачку, иногда ему требуется...» У слушающих сквозь замочную скважину животики вот‑вот надорвутся.
В общем, на TV за девяносто каналов. Почти все «лабуда», как бы выразился тот «последний физик» в учительской — «жвачка». Однако жуем. Особо жуем, когда в рекламе ту самую колбасу режут ломтиками и... Типа «стала еще аппетитней, еще вкусней». Но вот в магазине тоже теперь охрана, так что как когда‑то через стекло на прилавке не полюбоваться. И глотаем слюни «на сухую», даже не «вприглядку». В смысле, вприглядку можно с TV. Главное, чтобы потом или, еще хуже, до того, не про памперсы. Ибо прямо‑таки реалистично, только что без запаха, фекалии во весь экран, и несчастная мамаша их голой рукой толчет, и размазывает, прямо по стеклу, с той стороны TV. В общем, если колбасу сразу после этого, то как‑то не очень. Может, какая‑то другая колбасная фирма конкурирующую колбасу подставляет? Все вероятно.
Но, честно сказать, сорокаминутный рекламный блок по двадцати каналам — это, клянусь, та еще песня о главном. Пока добил, тут тебе и наелся («пельмени „Сон“ — это сон!»), и нанюхался (духами, «дезиками» всякими, особенно шиковыми — «Имитатор немытого тела» или «Случайно одела старые трусики»), побрился («КУ» — это гладкость, ибо 64 лезвия с независимой подвеской — это титановый комбайн... Бреясь «КУ», ты помогаешь разоружению! Титан для «КУ» получен от переработки лодок типа «Акула»! Покажи «Акуле» «КУ»!), и просветишься («Читать круто! А читать самодвижущиеся комиксы „Сара‑Мара“ — еще круче»), да и вообще...
Короче, живешь как все. Потом вдруг останавливает на улице какой‑то тип в майке с надписью: «Покажи кузькину мать!» И даже не слишком смахивает на маньяка. Начинает что‑то втирать. Поначалу как реклама — все мимо кассы. Потом постепенно... Черт знает, может, пользуют какую‑то электронику? Пока ты, зевая ртом, шлепаешь рядышком, что‑то там из джинсового кармана светит тебе прямо в голову, взбалтывает рекламную кашу, и вот уже...
— Ты думаешь, что не можешь влиять на процессы? Ха! — и еще «ха‑ха!» для верности.
— Только прими решение, и все. Они специально обрабатывают тебя. Всех вас! Вы должны быть тупыми ослами, вот вы такие и есть. Но! — Тип с «кузькиной мамой» доверительно наклоняется. — Ты не просто потребитель. Ну, так они тебя называют, а потреблять‑то особо нечего. Все вкусности наверху. Так вот, в твоей власти заткнуть их лживую пасть. В общем, прилазь послезавтра в семь (да не утра, не боись) к памятнику Пушкину (ну да, за площадью Ленина, то бишь Бендеры). Не пожалеешь. Покажешь вот это, — и что‑то мягкое в руку.
— Что за фигня? — говоришь ты, пялясь в кожаный значок на закрутке с изображением большущего молотка в еще большем кулаке.
— Это знак принадлежности. — И майка с «кузькиной мамой» испаряется.
3
Примерка брони
— Дело вообще‑то нехитрое, потому как воевать вам придется с «железяками». — И Потап Епифанович улыбается шире солнца. — Твоему «Пульсару», Герман Всеволодович, это просто семечки. Вы с авианосцем справились, причем в худшем, чем нынешнее, снаряжении.
— Ну, авианосец, пожалуй, был все‑таки не в своей среде обитания, — пытается возражать Минаков, и возражать, понятное дело, не по конкретной фразе, а по сути дела. Хотя ведь понятно, что нет никакого резона возражать, если уже сам давно согласился на выполнение нового задания, в чем бы оное ни заключалось. А потому стоит просто поддакнуть обожаемому начальнику. Однако командир нижнего звена в момент постановки задачи сверху обязан ворчать. Так принято. — И что значит воевать с «железяками»? Это с танками, что ли?
— Не смеши, Герман Всеволодович, если б дело шло о такой мелочевке, я бы опасался, что вы соскучитесь, ведь танки для «Пульсара» тоже дело пройденное. Слышал от господина Шикарева, как вы с ними разделывались в Африке, еще в период моей болезни, Так правда это или врут люди?
— Значит, в деле даже не танки, — вздыхает Минаков. — Что‑то еще похуже. Интересно бы ведать, что?
— Не мучайся, лейтенант. Против вас будут всего‑навсего роботы. — Теперь майор Драченко улыбается примерно как звезда Бетельгейзе, которая, как известно, неохватней Солнца ровно в триста раз.
— Ух ты, господи боже! — присвистывает Герман. — Это как, шуточки такие или умники Центра уже изобрели Машину Времени? Решили с нашей помощью погонять Терминаторов грядущего.
— И, кстати, не смейся, Всеволодович, — демонстрирует не отличный от настоящего, но все же пластиковый указательный палец майор Драченко. — Все почти так и есть. То, что отрабатывается в обороне интересующего нас в качестве цели объекта, когда‑нибудь вполне может встать на поток. Так что вам карты в руки, Герман.
— Эге‑ге, Епифаныч, меня начинают терзать смутные сомнения. Не решил ли наш доблестно‑таинственный Центр подработать «новых» долларов на стороне? За наш счет, разумеется. Мы, значит, должны участвовать в испытании новаторств янки? А в зависимости от этого они пустят или не пустят данную технику на конвейер, так?
— Ба, лейтенант Минаков, вы столь догадливы, что я начинаю подумывать, не произвести ли вас в капитаны или даже майоры, минуя промежуточные ступени. По типу случая с малоизвестным космонавтом Гагариным, коему некие достаточно смелые исследователи приписывают первенство космического полета, обгоняющее общепризнанное демократической общественностью лидерство Гленна.
— Ну вот, Потап Епифанович, у вас после госпитализации начала прогрессировать мания величия. Теперь вы приписываете себе полномочия по присвоению очередных и даже внеочередных воинских званий.