После будем пировать. А пока…
Он подошел к распростертому на земле добытчику Осколу.
– Оскол! – позвал Хлопуша. – Осколушка, друг!
Добытчик молчал. Тогда Хлопуша осторожно присел рядом с окровавленным телом и хотел перевернуть его, но вдруг отдернул руку – у Оскола не было половины головы, а та, что была, свесилась набок, как сломленное соцветье подсолнуха.
– О, боги! – выдохнул Хлопуша, выпрямился и, с ужасом глядя на страшную, изуродованную голову товарища, стал пятиться к деревьям.
Где‑то в лесу завыл волк. Или оборотень. Хлопуша еще плохо различал их на слух. Он поежился, шмыгнул носом и смахнул с ресниц слезы. Жалко было Оскола, сильно жалко. И погиб как глупо – не от упырьих или волколачьих зубов, а от простого медведя‑кодьяка. И кодьяк‑то не самый матерый. Отцу Хлопуши случалось встречать в местных лесах кодьяков по две, а то и по три сажени ростом.
Эх, Оскол, Оскол…
Хлопуша снова шмыгнул и вытер глаза основанием ладони. Ладно, чего уж теперь убиваться, дело сделано. Надо идти.
Хлопуша глянул на солнце. До заката еще далеко. К тому моменту, когда упыри и волколаки закружат перед буреломом, огораживающим Гиблое место, Хлопуша будет уже далеко. И то ладно.
Перед тем как снова отправиться в путь, Хлопуша осторожно приблизился к мертвому Осколу, размахнулся мечом и, зажмурившись от страха, отрубил товарищу голову. Сделано! Теперь Оскол не встанет с земли упырем.
Хлопуша прошел еще пару верст, когда ему послышалось отдаленное ржание коней. Он остановился и наморщил лоб. На просеках – охоронцы, в чащобе – волколаки и упыри… Куда ж идти? Хлопуша постоял, подумал, поскреб в затылке. Интересно, как бы на его месте поступил Оскол?
Едва Хлопуша подумал об этом, как в голове у него прозвучал угрюмый голос Оскола:
«Если справа – лихо, да слева – лихо, держись серёдки и шагай себе тихо».
И Хлопуша решил идти по самой кромке чащобы. Так было дольше, но безопаснее. Где‑то недалеко снова завыл волколак. Хлопуша не остановился и не ускорил шаг, лишь положил мозолистые пальцы на рукоять меча и, угрюмо насупившись, продолжил путь.
Эх… Обернуться бы вороном, полететь в Хлынь‑град, удариться оземь перед матушкой и обернуться опять отроком: здравствуй, родная матушка, вот он я!
Да только нету у Хлопуши ни матушки, ни батюшки. А до Хлынь‑града еще добираться и добираться.
Хлопуша вздохнул.
До межи оставалось не больше версты. И тут Хлопуша вдруг увидел нечто такое, отчего у него захватило дух. Прямо из чащобы навстречу ему вышел человек в сияющем облаке. Над головой у него сверкало маленькое солнце, а его белые одежды развевались на ветру, как белоснежные крылья.
Хлопуша остановился и, раскрыв от изумления рот, уставился на странного человека в белых одеждах широко раскрытыми глазами.
Сияющий незнакомец медленно приближался к Хлопуше. Не дойдя нескольких шагов, остановился и улыбнулся. Лицо у него было светлое, а длинные волосы и борода – почти белые.
– Кто ты, парень? – спросил сияющий незнакомец голосом громким, мягким и спокойным.
– Я?.. – Хлопуша сглотнул слюну. – Я Хлопуша, сын Быкодёра‑мясника и брат Молчуна‑ходока. А кто ты?
Незнакомец прищурил светлые глаза.
– А я Пастырь, – просто ответил он.
От голоса сияющего незнакомца Хлопуше сделалось тепло и приятно, будто вокруг было вовсе не Гиблое место, а деревня Повалиха, где он провел с бабкой Проной всё детство.
– Пастырь? – переспросил Хлопуша, глупо улыбаясь. – Но я не видел здесь ни овец, ни коз, ни коней. Кого же ты пасешь, Пастырь?
Сияющий незнакомец улыбнулся и ответил:
– Не овец и не коз пасу я, Хлопуша.
Я пасу человеков.
Что‑то запрядало в воздухе, и вдруг Хлопуша увидел, что за спиной у незнакомца раскрылись огромные белоснежные крылья.
– Оставь всё, что у тебя есть, Хлопуша! – громко сказал Пастырь. – Оставь и иди за мной. Истинно говорю тебе: лишь тот ступит в кущи светлого уграя, кто оставит всё и пойдет за мной!
Хлопуша захлопал глазами и растерянно проговорил:
– У меня только и есть, что бурая пыль.
– Пыль? Так брось её!
Хлопуша достал из‑за пазухи мешочек с бурой пылью и без жалости бросил его в траву.
– Вот так, – кивнул Пастырь. – А тебе ступай за мной, и да будет светлым твой путь!
Он повернулся и поплыл по тропке, едва касаясь ногами земли, в своем сияющем облаке, с распростертыми белоснежными крыльями. И Хлопуша, позабыв обо всем на свете, двинулся за ним, как слепец за добрым, зрячим проводником.
Договорить он не успел. Из‑за широкого дубового стола, стоявшего у Глеба за спиной, выскочил парень, одетый охотником, и молниеносно выхватив из‑за пояса метательный нож, швырнул его в Глеба.
Однако за мгновение до того, как нож оказался в руке охотника, Глеб увидел отражение противника в оловянном стаканчике. Мгновенный уклон вправо, и нож, просвистев возле уха Глеба, вонзился в бочонок с олусом.
Глеб прыгнул к охотнику, схватил его за ворот куртки, рывком стащил на пол и стукнул головой об лавку. Затем швырнул парня к двери, шагнул к нему и наступил сапогом бедолаге на руку.
– А‑а! – заорал парень, силясь выдернуть пальцы. – Пусти! Пусти, изверг!
– Кто тебя послал? – хрипло спросил Глеб.
– Никто… Я сам…
– За что ты хотел меня убить?
Глеб перенес вес тела на ногу, прижавшую пальцы парня к полу.
– Награда!.. – хрипло выкрикнул молодой охотник и облизнул побледневшие губы. – Награда… Двадцать серебряных дирхемов.
Глеб убрал ногу с руки парня.
– Убирайся вон, – сухо проронил Глеб. – Еще раз увижу тебя здесь – оторву пальцы вместе с рукой.
Парень, сморщив лицо от боли, неуклюже поднялся на ноги и шагнул к выходу.