Уж нам-то это знакомо, и совсем не теоретически. Это у _нас__,_а не у них топор рубанул по
взведенной баллисте... Помните, когда застонала она, не сумев выстрелить, рубя собственными полопавшимися, рассеченными нервами по своим;
уронив едва подпрыгнувшее заряженное заранее ядро на себя и разламываясь под его тяжестью на части? Помните? Тысячи тысяч растерянных
пленных, с оружием сдавшихся на границе; летчиков, кусающих локти и плачущих возле верениц пылающих стогами самолетов, – как много их было,
крыло у крыла; танкистов, напрасно мечущихся по станции в ожидании своих танков, так старательно закрепленных на платформах там, за тысячу
километров и недель отсюда, – и так и не дождаться, и так и не узнать им, как ткнулись, тормознули эти платформы в развороченные бомбой
рельсы и совсем, совсем недалеко, если бы знать – пешком, пехом дойти... Помните? Командиров с серыми лицами, кусающих губы перед
распахнутыми распечатанными сейфами и жгущих секретные приказы, потому что нельзя их теперь выполнить, и нельзя оставить, потому что
_это_–_оправдание__,_полное-полное оправдание-алиби для тех счастливчиков, чьи танковые клинья обходят справа и слева, и надо успеть сжечь,
а потом уже спокойно, в суматохе, геройски умирать, потому что нет смысла жить, потерпев такое фиаско, однозначно умирать, потому что нет
даже окопов и некогда их рыть, а значит, умирать еще и из солидарности с подчиненными, и потому плен не страшен – все одно... Помните?
Двадцать второе июня, четыре часа утра? Когда бомбардировщики накрыли сверху истребители и летающие тягачи, и остались двадцатиместные
планеры и растерянные десантники возле них, и другие десантники, испытанные парни, не раз и не два игравшие со смертью и высотой в прятки,
а теперь смахивающие слезы, потому что надо было бросать, резать напоследок, дабы врагу не достались, бесценные только вчера и только
намедни заботливо уложенные парашюты, и снова уходить пехом, да не просто цехом, а без карты, по компасу, потому что есть карта, да не той
она местности, насмешка она теперь, анекдот, а не карта, и сжечь ее надо за ненадобностью... Помните? А потом... Вставайте братья, снаряды
есть, да бойцы убиты! Только нет даже снарядов, у буржуинов они уже, вместе с вареньем и печеньем, и землицей родной.
Если помните, тогда вам понятна не только грандиозность, но и душа момента. Вдоль гигантской границы, переставшей быть таковой и ставшей
теперь фронтом, от моря Черного и до моря Балтийского, всколыхнулось титаническое движение, и рванулась лавина по воздуху, по воде и по
суше. Около трехсот дивизий, более пяти миллионов солдат и офицеров, и это только в первой волне, волне, которая заслонила встающее позади
солнце. И все до наоборот – зеркальная копия. И горят самолеты, только других марок; и режут охрану у мостов рослые бесшумные ребята-
десантники; и ловятся на мины кораблики на выходе из собственного порта, и бесстрастно любуются на это глаза-перископы «Щук»; и планеры
заходят на отмеченные кострами поляны; и маленькие кораблики Дунайской флотилии тарахтят дизелями, глуша собственные пулеметы, и прут, прут
вверх против течения; и десятки тысяч снарядов в каждом залпе вдоль всей линии.
Только все перемешалось еще интереснее. Помните, как в песне: «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки... Но разведка доложила
точно...» Что там в строчках раньше забылось, а уж как в действительности, кто кого на минуты опередил – не разобрать. Только одновременно
все началось. Две гигантские армии поднялись, желая то ли опередить, то ли воскресенье рассветное им обоим очень нравилось, да только
столкнулись они в движении.
Только одновременно
все началось. Две гигантские армии поднялись, желая то ли опередить, то ли воскресенье рассветное им обоим очень нравилось, да только
столкнулись они в движении. Две лавины – лоб в лоб. Как по свистку судьи – все предельно честно, хотя каждый хотел сделать сюрприз. Да
только теперь, поскольку каждый не успел ударить спящего в челюсть, бой, решала сила. Как могло случиться такое совпадение? А почему нас
меньше удивляет совпадение желаний? Две агрессивные армии, умеющие нападать и покуда не умеющие и не обученные обороняться, обязаны были
произвести агрессию летом, а закончить осенью. Зимой тоже можно воевать, но Финляндия показала, как тяжко это дается и какой кровью
платится. Если есть выбор, лучше летом, зима время тяжелое, сколько себя помню, а самое сложное ежегодное мероприятие в Советском Союзе –
«Подготовка к зиме». Лучше нападать ночью, еще лучше в воскресенье – максимальный эффект внезапности, бесплатное подкрепление, как экономия
электроэнергии со сдвигом времени на час, раз в полугодие: забот – будильник перевести, а прибыль в большом масштабе – налицо. Сколько
воскресений на лето приходится? Число двухзначное, но не слишком велико. В жизни случаются и не такие совпадения. А может, опомнились по ту
сторону в последний момент, послушались разведчиков, поверили и решили упредить, да только не вышло в этом мире, события предшествующие
подзадержали.
И столкнулись лоб в лоб, лбы железные бронетанковые. Только у одних танки были помощней, потяжелей и помногочисленней. Да, четыре танковые
группы немцев кое-где прорвались, подрезая коммуникации, но ведь в них было всего четыре тысячи бронеединиц, а вот их собственные пути
снабжения подкопали двадцать тысяч танков, и каких. И ведь для наступления танковым группам нужна была авиаразведка, а как ее вести, если
вокруг истребители врага. А самое главное, отсюда наступают широко – от моря до моря, а навстречу лишь от Балтийского до Карпат.
Проигрышный вариант только поэтому.
2. Шпионская романтика
Панин ехал в троллейбусе. Он сумел забраться в его нутро после некоторой борьбы плечами с себе подобными. Такова уж была ежедневная судьба
жителей больших советских городов. По одежде и внешнему виду Панин ничем не отличался от окружающих его обычных обывателей, торопящихся на
смену в родные цеха. На самом деле его одежда была безусловно новее, чем у всех присутствующих, однако так же произведенная на фабрике
«Красный большевик» или на ей подобных, но после долгих стараний ему удалось привести свое пальто и брюки в состояние некоторой
искусственно ускоренной старости. В общем, он прекрасно вписывался в окружающую толпу, более того, он выглядел даже хуже. Но эта намеренная
неряшливость тоже была запланирована – он хотел походить не на какого-нибудь современного, одухотворенного социалистической индустрией
рабочего или потрепанного жизнью инженера, вовсе нет. Он хотел уподобиться колхозному крестьянству, выбравшемуся в город за вареной
колбасой.
С собой у него действительно имелась вареная колбаса в количестве двух намедни купленных килограммов и сосиски, приобретенные после долгого
стояния в очереди, так как Панин, не будучи заслуженным членом партии, воином-интернационалистом и прочим почетным населением, не имел
права на спецобслуживание. Понятное дело, сосиски и прочие достижения мясомолочной промышленности являлись маскировкой. Там, под ними,
покоилась очередная часть микроэлектронного достижения Вселенной разведчика Панина.