Волгин открыл глаза.
Совсем близко он видел красивую, благородную голову, с высоким лбом под густыми и темными волосами. Брови Люция были сдвинуты, и он пристально смотрел прямо перед собой.
Волгин с совсем иным, чем прежде, чувством окинул взглядом мощную фигуру своего врача. Он увидел его точно впервые.
Так вот почему они не похожи на обычных людей. Это не люди двадцатого века, как он думал. Это отдаленные потомки тех людей, в среде которых родился и вырос Волгин. Это люди новой исторической эпохи!
– Какой сейчас год? – повторил Волгин.
Люций обернулся.
На него спокойно и прямо смотрели темные глаза Волгина. В них не заметно было особого волнения. Тонкие губы были плотно сжаты.
При виде радостного изумления, которое отразилось на лице Люция, Волгин улыбнулся.
– Вы думали, что я потеряю сознание от ваших слов или что мной случится истерика, – сказал он. – Вы не знаете людей нашего поколения. Я перенес в своей жизни много ударов, но они меня не сломили, – он взял руку Люция и положил ее к себе на грудь: – Вы видите, мое сердце бьется спокойно, так что можете говорить не опасаясь. Скажите же мне всю правду и перестаньте играть со мной в прятки. Какой у вас сейчас год?
Люций схватил его руки и сжал их.
– Вы удивительный человек! – взволнованно сказал он. – Я бесконечно рад, что вы такой. Меня предупреждали… мне говорили… я опасался самых тяжелых последствий.
– Люди, которые вам это говорили, – сказал Волгин, – очевидно, не привыкли к ударам жизни. А мы жили в бурную эпоху, привыкли к трудностям и научились побеждать их. Говорите же наконец, какой сейчас год?
– На этот вопрос, – ответил Люций, – нельзя ответить прямо Если я назову вам цифру, она вам ничего не скажет, и вы все‑таки не будете знать правды. Вы меня так обрадовали, Дмитрий, что мне стало совсем легко исполнить свою обязанность, которая казалась такой трудной. Когда вы родились? – неожиданно спросил он.
– В тысяча девятьсот четырнадцатом году, – ответил Волгин. – Но какое это имеет отношение к моему вопросу?
– В тысяча девятьсот четырнадцатом году христианской эры?
– Не слыхал о такой эре. Но все равно! Я родился, если вам так угодно, в тысяча девятьсот четырнадцатом году после рождества Христова. Вы задаете странные вопросы, – прибавил Волгин, – вместо того чтобы ответить на мой вопрос.
Казалось, Люций не слышал слов Волгина. Он смотрел на него взглядом, в котором были удивление, восторг и недоверие.
– За три года до Великой революции… – тихо сказал он – Этого не может быть!
– Но тем не менее это безусловный факт, – сказал Волгин. – Это так же верно, как то, что меня зовут Дмитрием Волгиным, а я помню, что и это вы назвали только почти достоверным, хотя и не могу понять, почему.
– Когда я вам все расскажу, вы поймете. Я говорю сейчас не то, что думаю, Дмитрий, но у меня путаются мысли. Это не так легко… Я знаю, что вы Дмитрий Волгин и родились за много веков до нашего времени. Но поймите, современному человеку трудно… психологически трудно поверить, что он видит перед собой одного из легендарных Героев Советского Союза.
– Вы сказали “легендарных”? – Волгин приподнялся, – Люций! Если вы мне друг, то говорите прямо и без отступлений: какой сейчас год?
Люций вдруг встал и обвел взглядом стены павильона. Он словно хотел проверить, что находится в знакомой обстановке, что разговор с Волгиным происходит наяву. Потом он сел снова.
– Давайте по порядку, – сказал он почти умоляюще, – значит, вы родились за три года до начала коммунистической эры?
– Коммунистической эры?…
– Да, старое летоисчисление теперь заканчивают тысяча девятьсот семнадцатым годом.
После Великой революции начинается эпоха, называемая коммунистической эрой.
Волгин перевел дыхание и, стараясь говорить как можно спокойнее, спросил:
– И как долго продолжалась коммунистическая эра?
– Ровно тысячу лет, – ответил Люций. – Потом начали новый счет годам, который продолжается и теперь.
Волгин понял, что еще немного – и он потеряет сознание от волнения, которое начинало душить его. Он судорожно сжал плечо Люция:
– И сейчас у вас год?…
– Восемьсот шестидесятый!
Волгин откинулся на подушку.
“Это сон или бред, – подумал он. – Это не может быть в действительности”.
Но всем существом он чувствовал и понимал, что Люций сказал ему правду.
Бессознательное состояние Волгина продолжалось почти две тысячи лет…
– Люций! – сказал он. – Тут что‑то не так. Человек не может жить две тысячи лет ни при каких условиях. Это противоречит законам природы. Или они теперь иные, чем были в наше время?
– Нет, вы правы, Дмитрий! Человек, безусловно, не может жить тысячу девятьсот лет. – Люций пристально посмотрел в глаза Волгину и, взяв его руки в свои, закончил: – Но вы и не были живы, Дмитрий. Вы были мертвы все это время.
Глава вторая
1
За десять лет до описанных выше событий небольшой оранжево‑красный аппарат быстро и бесшумно летел над землей, направляясь на северо‑восток.
Под его гладким удлиненным корпусом, не имевшим ни крыльев, ни каких‑либо внешних движущих частей, стремительно проносилась поверхность земли, сливаясь в сверкавшие под лучами солнца полосы.
Далеко впереди показалась цепь невысоких холмов, поросших лесом, и через несколько мгновений молнией мелькнула внизу и скрылась за противоположной стороной горизонта.
Воздушный аппарат поднялся выше и полетел быстрее.
Земля расстилалась под ним изумрудно‑зеленым ковром с серебристыми лентами рек и голубыми зеркалами озер. Огромные площади хвойных лесов легко угадывались по характерному синеватому оттенку.
Всюду виднелись многочисленные здания, разбросанные среди зелени без всякого видимого порядка и окрашенные преимущественно в белый и голубой цвет.
С высоты эта картина казалась безжизненной. На земле нельзя было заметить никакого движения, ни одна струйка дыма не оживляла пейзажа. Нигде не виднелось полос возделанной земли, не желтели поля. Сплошная зелень покрывала всю видимую поверхность. Десятки и сотни километров проносились под корпусом машины, но пейзаж оставался все тем же.
Изредка здания сближались, как бы сбегались в одно место, образуя населенный пункт с несколькими крупными сооружениями посередине, и снова разбегались во все стороны.
Еще реже аппарат пролетал над гигантскими зданиями, занимавшими каждое несколько квадратных километров. Эти здания были очень низки и нестерпимо блестели сплошными стеклянными крышами. Их можно было принять за озера, если бы не геометрически правильные линии и прямые углы, несвойственные живой природе.
На большом расстоянии друг от друга над землей поднимались высокие, до восьмисот метров, металлические мачты, на которых даже днем ярко горели красные огни, предупреждавшие об опасности бесчисленные воздушные суда, мелькавшие во всех направлениях на разной высоте и окрашенные во все цвета.
Аппарат поднялся еще выше. Здесь было меньше встречных машин, и скорость снова увеличилась.
Впереди показалась широкая водная равнина, и через полминуты машина оказалась над открытым морем. Земля исчезла из виду.
На безоблачном небе полуденное солнце сверкало горячим к блеском. Человек, сидящий в машине, вытер лицо платком. В закрытой со всех сторон кабине было жарко.
Он посмотрел на часы.
И вдруг машина замедлила скорость.