Сама Айша лежала на березовом – она чувствовала сырость – полоке
Она вгляделась в бледное лицо притки, озаботилась;
– Да ты, похоже, не помнишь ничего?
Айша вновь кивнула. Она на самом деле мало что могла вспомнить. Помнила, как Бьерн уложил ее в телегу, как чьи‑то руки ворочали ее с боку на бок, как во рту очутилось что‑то вязкое и горькое, а потом все исчезло, уцелел лишь голос Тортлава: «Не ее беречь надобно – от нее беречься… »
– Тебя к нам принесли два дни тому назад. Бьерн просил отца приютить тебя, покуда не излечишься. Велел тебя в избу не впускать, держать от людей подалее, вот мы тебя и уложили в погребе. А еще потом сказал отцу, что ты наверняка за скотиной будешь хорошо присматривать. Отец потому лишь и согласился тебя оставить, что Бьерн зазря врать не станет.
– Бьерн? – Айша удивилась своему голосу, обычно глухому, отчетливому, а теперь слабому, словно мышиный писк.
Милена мечтательно улыбнулась, ее белая, как молоко, шея чуть порозовела.
– Бьерн далее пошел. Его нынче в Альдоге, знаешь, как ждут. Сам князь ждет. Да что мы тут попусту болтаем – дел у меня невпроворот. Иди, оправься, причешись, лицо умой, да со скотиной помоги. Порося еще не кормлены, не поены, а скоро и коров доить пора…
Она заторопилась к дому – высокой избе, приподнявшейся над землей в четыре больших бруса, с покатой, почти круглой, земляной крышей.
Айша смотрела ей в спину – на ее прямые плечи, длинную шею, широкие, плавно покачивающиеся бедра, – и ощущала себя кем‑то вроде той пугливой курицы, с морщинистыми лапами и красными веками.
Перед влазом Милена остановилась, оглянулась: – Ты в избу не входи. Отец не велел пущать тебя. Тут покуда постой – я тебе воды да рушник
За день Айша успела намаяться с хозяйской скотиной, которой у старосты оказалось немало – две лошади, пять коров, восемь коз с козлятами и два бородуна‑козла, четыре толстых порося. Имелось множество кур, уток, три серых ленивых гуся да еще пара огромных кудлатых пастушьих псов, с колтунами в длинной серой шерсти и выпирающими тощими ребрами. Вся живность явно нуждалась в присмотре – коровы обросли болячками на ногах, хвосты у лошадей, похоже, никто никогда не чесал, один из поросей поранился – рана гноилась, привлекая мух и червей.
Против коровьих болячек Айша знала верное средство, его пользовал еще ее дед Батаман
Остановилась, привалилась к городьбе, отерла разрумянившееся лицо. Айша глянула на нее, задохнулась от восхищения, хотела было сказать, что в жизни подобной красы не видела, как в колено ей ткнулось мягкое и влажное свинячье рыло. Больной кабанчик сам подошел и теперь жевал ее юбку, довольно помаргивая блестящими глазками. Милена прыснула, прикрывая рот ладошкой, однако о деле не забыла – сунула к Айше поближе бочонок с чистой водой, рваную тряпицу и мешочек с суходолом – чтоб рана быстрее ссохлась. Пользуясь тем, что порося увлекся ее юбкой, Айша быстро промыла рану водой, намешала из суходола липкую, как тесто, кашицу, щедро залепила ею рану. Чтоб лекарство подсохло, пришлось еще немного постоять, терпеливо ожидая, когда поросенок наконец устанет жевать тряпку.
– Где ты так врачевать обучилась? – поинтересовалась Милена.
Айша пожала плечами. Она и сама толком не знала. У них в Роду многие умели врачевать, а уж какие травы иль коренья при какой болячке помогают, знал любой глуздырь. Когда она была еще совсем маленькой, они с братом часто ходили собирать нужные для леченья скотины травы – дядьке, или для лечения людей – бабке. А до них этим занимались старшие братья и сестры. А потом стало не для кого собирать травы … Да и некому…
Из глубин памяти выплыл холод, ознобом сжал Айшииы плечи…
– Меня научишь? – спросила Милена, вопросом отогнала худые воспоминания.