Больше всего беспокоила непонятная
природа напавшего на меня противника. Цель его тоже не была ясна, но с целью можно разобраться по ходу дела. А вот с кем пришлось
столкнуться, надо выяснить как можно скорее. Хотя бы для того, чтобы выработать эффективную систему противодействия. Ведь если невидимка и
нинзя смогли незамеченными пробраться на студию, ничто не помешает им пробраться к нам в дом. Этого мне совсем не хотелось.
Хотя, чем больше я прокручивал в памяти эпизод нападения, тем больше убеждался, что никакого нинзя на стене не было. И не было сверкающего
лезвия на тонком тросике. Странно? Еще как! Но сколько я ни ползал по ковру до приезда ментов, мне не удалось найти ни одной дырки. След от
клинка, вонзившегося в стол, тоже испарился. И вообще воспоминание о случившемся лежало на какой-то непривычной полочке моей памяти. Не на
той, на которой хранятся обычные воспоминания о произошедших событиях.
Однажды, еще в горах, на войне, я видел самую настоящую летающую тарелку. Нет, не группу светящихся шаров или треугольников, а прямо-таки
металлическую штуковину. Ну как в фильме «Ангар-18». Мы с корректировщиком возвращались с задания, где прикрывали переход колонны через
перевал. Смеркалось. Вдруг в эфир выходит Помпон, наш взводный, и кричит, что в квадрате семь-двадцать висит над дорогой НЛО. Ну мы рванули
туда по склону. Пока добежали, собралось уже много народу — местные менты на «уазике» прикатили, Барклай из Приморской группы подогнал БТР
с ребятами на броне, еще гражданских остановилось машины три — «Волга» и два «жигуленка». Потом Федя-татарин подъехал на мотоцикле с
коляской, но это чуть позже, когда мы уже к дороге спустились.
Глядим, прямо над головами собравшихся висит эдакий металлический диск метров десяти в диаметре. Совершенно беззвучно висит, но слышно,
как, обдувая эту штуковину, свистит ветер. Как в проводах. Почему-то меня больше всего тогда поразил именно этот осязаемый, до неприличия
реальный звук. Мы подошли совсем близко, так что пришлось задрать голову, чтобы видеть подробности, Хотя подробностей никаких особенных не
было — диск гладкий, с чуть синеватым отливом, висит без всяких усилий, без дыма, огня и без намека на какое-нибудь вращение. Только под
брюхом сияет мертвенным фиолетовым светом узкая щель в форме кольца. Я тогда сразу понял, что это двигатель. Точнее, движитель. Больше-то
не на что было подумать.
Один мент, что помоложе, вытащил из «уазика» радар для замера превышения скорости. Хотел направить на диск, очевидно в плане научного
эксперимента, но мент постарше у него радар отобрал.
— Дурак, что ли? — негромко спросил он, — Из него же направленный луч! А если в ответ лазером саданут по машине? Хрен потом отчитаешься, и
пешком придется ходить.
На молодого подействовало. Надо кстати сказать, что никто не шумел, не обсуждал случившееся, все попросту стояли, задрав головы, и пялились
на эту штуковину. А потом она вдруг бац, и исчезла. Над нами пропала, а метрах в трехстах к югу материализовалась. Не пролетела, это точно,
потому что если бы тарелка перемещалась с такой скоростью, она бы так воздух толкнула, что мама не волнуйся. И ударная волна от
гиперзвукового перехода была бы та еще. Нет, штуковина просто прогадала в одном месте и тут же появлялась в другом. Шлеп, шлеп, шлеп,
такими пунктирными прыжками она добралась до вершины горы, повисела над ней немного, а затем пропала — уже окончательно.
Народ не спеша начал разъезжаться.
Народ не спеша начал разъезжаться. Мы договорились с Барклаем, что он подкинет нас на броне до отряда. Завелись, поехали. А потом Барклай
как хлопнет себя по лбу:
— Вот я тормоз! — говорит.
— Что такое? — спросил я, стараясь перекричать рев мотора.
— Да у меня ведь фотоаппарат! — ответил Барклай. — Прикинь, позавчера чех взлетел на растяжке. Ноги в одну сторону, руки — в другую. А
фотик цифровой в кармане целехонек. Не чудо ли? Ну я взял его, ясное дело. Пользуюсь. Жаль, не сняли эту летучую хрень.
— Да ладно... — отмахнулся я.
Почему-то мне действительно было без разницы — останется фотография или нет. А когда добрались до казармы, мне вообще расхотелось
рассказывать про эту историю. Помпон наехал, мол, что да как там было вблизи? Он-то сам только в бинокль глядел. Ну мы с корректировщиком
вкратце описали все. А на следующий день я уже не знал в точности, было оно или не было.
И вот сегодня я ощущал нечто похожее, словно воспоминание о летающей тарелке и о вросшем в стену нинзя хранилось на одной и той же полочке
памяти. У меня даже что-то вроде неудобства возникло, что Катьке придется об этом рассказывать, А вот с невидимкой история прямо
противоположная — я помнил его прекрасно, и это воспоминание хранилось на той же полочке памяти, что и воспоминания о завтраке, например.
Все вместе — отсутствие в кабинете следов от ударов лезвия, странность воспоминаний об инциденте — склоняло меня к мысли о том, что нинзя
является наведенной галлюцинацией. Кем наведенной? Невидимкой, очевидно! Кем же еще? Вообще думать на такие темы не просто, Бредовость
ситуации выходит за всякие рамки, но в этом безумии приходится выискивать подобие логики, чтобы хоть как-то сориентироваться в ситуации. А
как еще? Делать-то что-то надо.
Однако если наплевать на такие понятия, как «может быть» или «не может быть», то ситуация виделась мне следующим образом. Некто, обладающий
серьезнейшими навыками гипноза или даже телепатического внушения, пробирается с помощью этих навыков ко мне в кабинет. С какой целью? Ну,
возможно, чтобы убить меня. Зачем — это вопрос другой. Он знает, конечно, зараза такая, что победить меня в рукопашной схватке у него вряд
ли получится. Тогда он внушает мне образ сидящего на стене нинзя из дешевого фильма, чтобы шокировать меня, заставить уворачиваться от
бросков и заниматься прочей чепухой. Это ему, кстати, вполне удалось.
А пока я скакал по кабинету, как горный козел, и прыгал как снежный барс, он внушил мне, что сам невидим, подкрался вплотную и ударил
кинжалом. Очевидно, понятия честного поединка ему были неведомы. Ну да ладно. Грохнул я его, и хорошо. Победителей, как говорится, не
судят. Да и не было у меня другого выхода, тут уж совесть моя чиста.
Эта версия была хороша всем — оказалась проста до гениальности, не умаляла моих достоинств, но самое главное — не имела внутренних
противоречий. Например, таинственное исчезновение нинзя вместе с метательным оружием казалось в ее рамках более чем логичным — убив
человека, наводившего на меня иллюзии, я освободился и от самих иллюзий. Я вспомнил, как изображение мира перед глазами пошло крупной
рябью, когда невидимка повторно получил тяжелым предметом, Это было страшно. Так, наверное, ощущал себя Нео, герой фильма «Матрица», когда
реальность перед ним начала расплываться. Не думал, что когда-нибудь окажусь в его шкуре.