А поскольку попытки спеленать буйствующего исполнителя результата не дали – он шутя
разрывал кожаные ремни и сгибал стальные носилки, – его решили запереть в изоляторе. По осмысленному взгляду Мефодия было видно, что он
продолжает пребывать в сознании, однако ни контролировать свои резкие телодвижения, ни нормально разговаривать попросту не может. Проект
«Самсон-2» впервые оказался на грани срыва.
Тело Мефодия не подчинялось ему абсолютно. Казалось, мысленные команды просто пропадают на поллути к конечностям, а если и достигают их, то
исполняются теми крайне непредсказуемо. Подопытный махал руками как плетьми, прыгал под потолок и на стены. Его трясло так, что даже когда
он падал на пол, то продолжал подпрыгивать словно напружиненный. Сердце исполнителя трепыхалось с неимоверной частотой, а температура тела
колебалась у отметки «при смерти». Еще немного, и кровь могла свернуться прямо в артериях и венах, образовав в них неисчислимые тромбы. У
Мефодия не получалось расслабиться и просто полежать, поскольку он натуральным образом забыл, как это делается…
Бывало, смотрители прижимали подопытного легкими гравиударами к стенам изолятора и пичкали его релаксантами, но пользы от лекарств было
мало. С тем же успехом можно было пытаться кубиком льда охладить чан кипящей воды.
На двери изолятора имелось заделанное непробиваемым стеклом оконце. С момента помещения подопытного в карантин кто-нибудь из участников
Проекта постоянно следил за вышедшим из повиновения исполнителем. По большей части это была верная Кимберли, не имеющая возможности Мефодия
даже покормить. Ким просто стояла и молчала, взгляд ее был полон печали и выражал столько страдания, сколько не было во взгляде самого
проверенного. Мефодию хотелось обнять и утешить ее, но сделать этого он не смог бы, даже если бы очень захотел. Своими неконтролируемыми
объятиями он просто-напросто переломил бы Кимберли позвоночник.
Смотрители наблюдали за подопытным обычно вместе и при этом, судя по всему, вели между собой долгие телепатические дискуссии. Темы их
дискуссий были для Мефодия очевидны: следует ли сжалиться над бешеной собакой и пристрелить ее, выведя из Проекта, или все же дать ей
перебеситься – авось что-нибудь да получится. Изредка до исполнителя долетали их телепатические вопросы о самочувствии, на которые он
отвечал единственным, что был в состоянии четко сформулировать: «Жив!» Но обычно исследование мозга взбесившегося проверенного шло без его
ведома, и все решения о судьбе Мефодия принимались за его спиной.
Часто вместе со смотрителями приходил Мигель, вид у которого был почему-то виноватый, будто это он являлся причиной постигших Мефодия
неприятностей. Мигель молча маячил за смотрительскими спинами, иногда оставался после ухода смотрителей, о чем-то беседовал с поникшей
Кимберли – видимо, обнадеживал – и, так же виновато глядя под ноги, удалялся.
Единственным положительным моментом ситуации являлось то, что состояние исполнителя оставалось хоть и критическим, но стабильным. Только
это удерживало Главу Совета от немедленного сворачивания Проекта.
Сил у Мефодия после всех тестов оставалось мало; за дни непроизвольного буйства они иссякли вовсе. Обессилев и закончив терзать обивку
изолятора, подопытный упал на пол и больше не поднимался, лишь часто вздрагивал будто при разряде электрического тока. Сознание Мефодия
балансировало на грани бытия и небытия, периодически пересекая эту грань и каждый раз возвращаясь обратно.
Сознание Мефодия
балансировало на грани бытия и небытия, периодически пересекая эту грань и каждый раз возвращаясь обратно. Жить не хотелось, но на смерть,
как ни парадоксально, сил тоже не было.
Едва жертва адреналиновой экспансии прекратила сходить с ума и затихла, как к ней в палату тут же ворвались смотрители и ассистенты. Они
спеленали подопытного особо прочной смирительной рубашкой, утыкали капельницами с питательным раствором, однако не настолько
энергетическим, чтобы бешенство вновь обуяло его. Проделав все необходимое, взяв анализы и проведя в изоляторе уборку, участники Проекта
удалились, предосторожности ради все же не став снимать с Мефодия сильно жавшую в плечах смирительную рубашку. Ким хотела было остаться, но
Бегущий Бизон ей это категорически запретил.
Спеленутый туже, чем подготовленный к мумифицированию фараон, проверенный опять очутился в тоскливом одиночестве. Через некоторое время
буйство вернулось, и Мефодий принялся елозить по полу изолятора, правда, редкими вялыми движениями – сказывалась малая калорийность
питательного раствора и повышенная доза успокоительного.
Битва двух разновидностей адреналина в крови Мефодия продолжалась…
Кимберли открыла глаза, мгновенно пришла в себя и поняла, что, несмотря на нервотрепку последних дней, сумела ненадолго задремать.
Впрочем, ничего себе ненадолго! Проспать три часа в жестком кресле, причем так крепко, что даже ни разу не поменять позы! Что ни говори, а
постоянное волнение здорово выматывает. Тем более волнение за жизнь любимого человека…
Уже через секунду Кимберли догадалась: пока она спала, что-то стряслось. Доносившийся ранее из изолятора шум прекратился. Ни возни, ни
криков, ни ударов ногами в стену… За весь срок заточения Мефодия в изоляторе не было минуты, которую бы он провел в спокойствии; теперь же
за дверью изолятора стояла тишина.
Мертвая тишина.
Кимберли метнулась к смотровому окошку и едва не расплющила себе нос, припав к стеклу. Нехорошие предчувствия терзали ее и мгновенно
выветрили из головы остатки сна.
То, что увидала Ким за сверхпрочным стеклом, одновременно обрадовало и напугало ее. От таких противоречивых чувств девушка растерялась. Ей
захотелось кричать, но вот от чего – от радости или от испуга, – опять непонятно…
Естественно, Мефодий никуда из изолятора не делся и, к великой радости Ким, не умер. Но он и не спал, что могло также объяснить его
спокойное состояние. Скрестив ноги в позе Будды и сложив руки на животе, Мефодий сидел напротив двери, и во взоре его было такое
умиротворение, какого Ким еще ни разу не видела. Взгляд проверенного, мягкий и одновременно цепкий, как тонкая капроновая сеть, парализовал
Кимберли на месте. Разорванная смирительная рубашка валялась у его ног, будто побежденный участником первого Проекта Самсоном лев.
– Я в полном порядке, – прошептал одними губами Мефодий, но Кимберли тем не менее прекрасно его расслышала. – Выпускай меня.
В ответ Кимберли лишь молча помотала головой. Неудержимое желание броситься к пришедшему в себя другу не позволило Ким забыть о данном ей
приказе. Приказ этот предписывал сначала доложить о любых изменениях самочувствия подопытного смотрителям, а только потом предпринимать
какие-либо действия. Но прежде чем броситься на поиски Бегущего Бизона, Кимберли все-таки не удержалась и наградила Мефодия через стекло
воздушным поцелуем – пусть скупым, но зато самым искренним подарком.