– Я никогда не думал, отец, – даже в мыслях не держал! – что ты способен на такое! – уже гораздо сдержаннее проговорил Рамиро после того,
как старший тирадор поклонился всем на прощание и, зажав сумку под мышку, удалился. – Это чудовищно! Это противозаконно и если кто об этом
узнает!..
– Это, сынок, и есть подлинная справедливость! – вынес для него заключение сеньор Диего, с кряхтением усаживаясь обратно в кресло. – И ты
зря беспокоишься: никто об этом никогда не узнает. Мой слуга Сото способен и не на такое. Скажу тебе по секрету… – Дон понизил голос и
наклонился поближе к уху сына: – …есть подозрение, что он якшается с нечистой силой, хотя и не признается мне в этом. Более того, я думаю,
что сам он не совсем человек, а наполовину демон или оборотень. Он поклоняется не Господу, а своим древним предкам, читает книги на
непонятных языках, живет по странным законам и чтит их столь же свято, как я – Писание и принципы чести. Именно в понятиях чести мы с ним
солидарны, как ни с кем другим. Я даже склоняюсь к мысли, что если будет нужно, он умрет за меня не задумываясь.
– Отец, на твоем месте я давно бы сдал твоего слугу-чернокнижника Инквизиционному Корпусу, а не эксплуатировал его дьявольские умения ради
личных амбиций! – прервал его Рамиро. – Ты сам не замечаешь, что противоречишь себе: истово чтишь Святое Писание и призываешь на службу
нечистую силу!
– Использовать нечистую силу против людей с нечистой совестью отнюдь не зазорно, – не согласился с сыном дон ди Алмейдо. – Думаю, на
Страшном Суде меня поймут и простят, ведь это самый справедливый суд из всех, что есть в природе… Однако не предполагал, что мой поступок
так тебя напугает. Уж больно размяк ты в своем Мадриде.
– Я испугался вовсе не отрезанной головы, отец! Я боюсь за тебя! – взялся оправдываться Рамиро. – Ты ведешь себя так, словно живешь в Век
Хаоса, когда было дозволено абсолютно все: грабь и убивай кого угодно! Так ли уж серьезно оскорбил тебя этот Марко ди Гарсиа?
– Во времена моей молодости за такие оскорбления порой даже не вызывали на дуэль, а убивали на месте! – ответил дон. – Он обвинил меня –
благородного и законопослушного сеньора – в том, что я недоплачиваю налоги!
– И только? – изумился Рамиро. – Да разве нельзя было вынести это дело на рассмотрение архиепископа?
– Думай, что говоришь! – сверкнул глазами дон. – Неужто архиепископ встал бы на мою сторону и пошел против своего казначея? Меня затаскали
бы по инстанциям и подвергли еще большим унижениям! Но теперь наконец-то справедливость восторжествовала…
Сеньор Диего зевнул и тронул сына за плечо, дабы тот помог ему подняться из кресла.
– Пойду вздремну, – устало произнес дон, направляясь из столовой. – Сегодня с моих плеч свалилась такая гора, и мне надо немного отдохнуть.
Вечером покатаю внуков на лошади, если не возражаешь…
Оставшись в одиночестве, Рамиро вылил себе в стакан остатки вина и стал медленно потягивать его. Выражение его лица было хмурым: он впал в
глубокую задумчивость, из которой вышел не скоро.
– Папочка явно сбрендил на старости лет, – вернувшись к реальности, пробормотал он под нос, обхватив голову руками и массируя виски.
– Папочка явно сбрендил на старости лет, – вернувшись к реальности, пробормотал он под нос, обхватив голову руками и массируя виски. – Если
оставить все как есть, со временем он угробит и себя, и меня, и мою семью. Тогда точно не видать мне ни повышения, ни перевода в Ватикан.
Надо что-то предпринимать, причем безотлагательно.
И Рамиро удалился в спальню, вот только в отличие от отца на спокойный послеобеденный сон он не надеялся…
– Чему вы так улыбаетесь, брат Карлос? – поинтересовался магистр Жерар у командира Пятого отряда Охотников, когда их автоколонна прибыла в
Мадрид и остановилась у здания Мадридского магистрата, построенного на лесистой возвышенности Каса де Кампо, что находилась на западной
окраине города.
– Я уже несколько лет не был дома, ваша честь, – ответил Карлос Гонсалес, также известный в Братстве Охотников как Матадор, глядя со
ступеней магистрата на раскинувшиеся перед ним до горизонта крыши Мадрида. – Давно не совершал рейды в Мадридскую епархию. Просто
соскучился.
– Должно быть, и впрямь очень волнительно вернуться в родные пенаты после долгой разлуки, – согласился Жерар. – Мне этого не понять: я
вырос в Ватикане и больше чем на один-два месяца никогда столицу не покидал… А что же вы не съездили на родину в отпуске?
– Да все как-то недосуг было. Только соберешься, как вдруг дела появляются… – вздохнул Карлос и с надеждой в голосе добавил: – Я тут
подумал, пока мы ехали: может быть, получится у вас на денечек и в Сарагосу отпроситься?
– Это вряд ли, брат Карлос, – огорчил Охотника Божественный Судья-Экзекутор. – Работы нас ждет много, и времени на отдых совершенно не
предвидится. Мадрид взбудоражен, и нам с вами предстоит в кратчайший срок вернуть его честным гражданам спокойный сон.
– Опять секта христопотрошителей бесчинствует? – будучи еще не в курсе задачи их богоугодной миссии, спросил Матадор. Рейд являлся
плановым, а в плановых рейдах редко происходит что-нибудь интересное. Поэтому Карлоса Гонсалеса предстоящая Охота особо и не интересовала –
поступит конкретный приказ, тогда Охотники и выйдут на сцену.
– Ох, поверьте, даже я до сих пор не знаю, с чьими черными душами нам предстоит иметь здесь дело, – ответил магистр, качая головой. –
Кругом сплошные загадки и тайны!.. Вы уже разместили своих людей?
– Так точно, ваша честь. Магистр Гаспар отвел нам под расквартирование третью казарму.
– Вот и хорошо. В таком случае не загоняйте в гараж ваш «Хантер», а идите-ка захватите трех братьев, и мы прокатимся с вами в одно
откровенно дьявольское местечко.
– Тогда не лучше ли будет взять с собой весь отряд и орудия огневой поддержки? – беспокоясь о безопасности Жерара, предложил Карлос. Устав
предписывал Охотнику посещать «дьявольские местечки» только во всеоружии.
– Это, пожалуй, будет излишним, – отмахнулся Жерар. – Охоты там не ожидается. Там уже до вас кое-кто неплохо поохотился…
Служебное рвение Божественного Судьи-Экзекутора Жерара Леграна нервировало даже такого преданного долгу Охотника, как Карлос Гонсалес.
Матадор имел все основания полагать, что этот суетливый неугомонный французик до отставки точно недотянет и отдаст Богу душу прямо на
служебном посту, возле Трона Еретика, в окружении пыточных инструментов.