Начавшись, как всегда, пустячной стычкой, драка в три минуты переросла в великое побоище. Подобно птицам, в воздухе запорхали бутылки и
стулья из летних кафе. Со звоном посыпались засиженные мухами стекла витрин, с противным визгом кинулись прочь жрицы любви по-истанбульски.
Немногочисленная полиция разумно предпочла ретироваться, дабы не попасть под горячую руку…
Кулак против кулака. По-простому. Без чинов. Не того ли вечно жаждет матросская душа, запертая, как птица, в клетку жесткой корабельной
дисциплины? И страшно, и опасно вырваться из клетки, но была не была! Краток миг абсолютной человеческой свободы — пользуйся!
И много-много лет спустя какой-нибудь сгорбленный, седой и плешивый ветеран той великой битвы, поддавшись на уговоры внуков, крякнет,
потребует набить ему трубочку, поднесет уголек, глубоко затянется дымом и пойдет, пойдет рассказывать, озорно улыбаясь и молодея с каждым
словом:
— Шрам видите? Это меня в сражении с пиратами приголубило, когда служил я на конверте «Победослав». А вот энтот, на голове — уже послЯ, в
драке. Англичанский унтер меня пивной кружкой приласкал в городе Понта-Дельгада, что на острове Сан-Мигель — святой Михаил по-нашему. Стоит
этот остров посреди океана, и зимы там не бывает. Нас в тот день на берег отпустили. Ну, выбегаю я это, значит, из… словом, выбегаю откуда
надо, а на улице уже Мамаево побоище и Вахрамеева ночь. Тут наскакивает на меня энтот унтер, да кружкой с размаху по голове. Я тогда
молодой был, крепкий, так что сомлел не надолго. Очнулся, гляжу — баталия еще только начинается. «Бей англичашек!» — кричу — и в свалку.
Гля — начальство тут же кулаками машет. Боцман Зорич. Ну, к энтому под кулак не суйся, энтот за двоих работает… Долго ли, коротко ли —
погнали мы супротивника. Бегут англичане стадом, будто овцы, ругаются по-своему да зубы на ходу выплевывают, а мы за ними. Озлились, не
отстаем. А тут — смех и грех — его высокоблагородие полковник Розен со своими морскими пехотинцами… Не любили мы их, потому как до судовых
работ они не охочие, хотя, правду сказать, вояки что надо… А с ними — носилки, бушлатом покрытые. А под бушлатом — тс-с-с! — сам великий
князь Михаил Константинович лежит, лыка не вяжет. Его в таком виде морпехи на конверт несли, потому что иначе доставить было невозможно…
Вот на них-то мы, сами того не желая, англичашек и выгнали…
Вот так-то. Дальше — больше… Куда англичашкам деваться? Некуда. Но — храбрые ребята. Которые против нас вдругорядь повернулись —
отбиваться, а которые вперед поперли, прямо на морпехов. Те — волей-неволей — тоже в кулаки. Носилки с великим князем на мостовую уронили.
Полковник кричит, пятается вразумить тех и этих, остановить бесчинство, да разве ж остановишь? Ку-уда там! Плюнул его высокоблагородие, сам
кого-то по уху смазал. Его императорское высочество великий князь из-под бушлата выбрался, сам из себя весь опухший, шатается, как старый
плетень на ветру, глаза в кучку, а туда же — биться. «Спасай Сенегамбию!» — кричит. Попало ему — покатился. Но разделали мы супостата под
орех! Сколько годов прошло, а всё приятно… Кхе… Набей-ка мне еще трубочку…
Чего? Что дальше было?.. Ты знай набивай туже. Вот этак большим пальцем прижми. А дальше… Да что дальше? С того дня никого из наших на
берег не отпускали, вот что было дальше. Больше никак не наказали, а на берег — ни ногой.
Больше никак не наказали, а на берег — ни ногой. Пораненных, меня в том числе, доктор поправил. А
через двое суток снялись мы и пошли на вест прямо через океан. Так-то. Но с морпехами мы с тех пор враждовать перестали. Кое-кто из наших
рому припас, ну и выпили мы втихаря от нашего и ихнего начальства за содружество родов войск. Можно сказать, побратались. Господам офицерам
следить за нами было недосуг — они у себя в кают-компании тоже пили. Только вахтенный начальник нет-нет да и высунет нос — все ли в
порядке? — и сразу нырь обратно. Хохот оттуда. Новый вестовой командира — свойский парень — рассказывал, что пили они в честь участия
наследника престола в народной дипломатии, уж не знаю, что это такое…
И оченно при том веселились.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой ротмистр Недогреев идет по следу
Должность Фаддея Евлампиевича Недогреева называлась длинно: начальник Ялтинского уездного отделения Крымского губернского управления
Отдельного корпуса жандармов. В этой должности Фаддей Евлампиевич служил всего год и поначалу рассматривал ее как удобный трамплин для
карьерного взлета. Ну ладно, пусть не рывка умопомрачительной скорости, доступного только истинным баловням судьбы, но уж равномерного
нечерепашьего продвижения по службе — наверняка. С течением времени, однако, выяснилось: несмотря на близость летней резиденции государя и
имений великих князей, никаких особенных преимуществ эта должность не дает. Попыток покушения на царствующую особу не выявлялось,
политический сыск приносил самые ничтожные результаты, ибо трудно сыскать то, чего нет, а сам факт порядка и спокойствия во вверенном уезде
рассматривается как нечто само собой разумеющееся. Всегда так получается, что на виду оказываются восстановители нарушенного порядка, а не
его блюстители! Обидно!
Дослужившись до ротмистра, Фаддей Евлампиевич не без оснований полагал, что теперь надолго застрянет в восьмом классном чине. Мечталось,
однако, о большем. А кому не мечтается?
Пустые это мечты или не пустые — вот в чем вопрос. Если не пустые, то надо искать способы и средства к их осуществлению. Но как быть, ежели
ничего путного изыскать не удается? Неужели придется признать, что ошибся, срезался, как гимназист, часть жизни потратил зря?
И теперь ротмистр Недогреев пребывал в некотором унынии: стоило ли менять армейскую карьеру на жандармскую?
Блистательно провалив в свое время экзамен по географии на приемных испытаниях в Академию генерального штаба (всего-то навсего упомянул
Томск в числе пристаней на Оби!), пехотный поручик Недогреев подал прошение о зачислении на курсы подготовки жандармов. Тут вышла закавыка:
из пяти требований к кандидатам Фаддей Евлампиевич соответствовал лишь четырем. Пусть он окончил юнкерское училище по первому разряду и
тянул армейскую лямку свыше требуемых шести лет, пусть он не был католиком и не имел долгов — без потомственного дворянства о зачислении на
вожделенные курсы оставалось только мечтать.
Пришлось ждать и мучиться вопросом: а ну как папенька у себя в Тамбове не получит к отставке чин действительного статского советника?
Прощай тогда потомственное дворянство. Жди, пока сам дослужишься до полковника. Еще дослужишься ли, а если да, то будешь ли к тому возрасту
еще на что-то годен?
С папенькой обошлось. С курсами тоже. И что же в итоге? Прослужив несколько лет в сонной Вятке, несколько месяцев в шумном Харькове и год в
пыльном Симферополе, сумев отличиться в деле о студенческих кружках, дослужившись до ротмистра, Фаддей Евлампиевич как нарочно попал туда,
где ничего не происходит.