Мария Ивановна встревоженно привстала, пытаясь
потрогать его лоб, в ответ на что внук очень ловко увернулся и, обежав стол, показал бабушке язык. Толстый Леня хрюкнул и забулькал горлом
– я не сразу понял, что он так хихикает. «Пофигист и вообще странный», – вспомнил я и согласился с этим определением, Э, а уж не он ли тут
над нами шутки шутит? Жизнерадостный больно. Такому подошло бы быть угрюмым флегматиком…
– А я нанопитека слышал, – объявил Викентий. – Вон там, в коридоре. Я иду, а он мимо пробежал по стене. Только следов не оставил, наверное,
ноги вытер…
– Викентий, – строго сказала бабушка, – не выдумывай.
– Не, правда, ба! Я вот так иду, а он вот так мимо – тук-тук-тук, а потом – фр-р-р!
– Хватит, – пресек Феликс. – Мы слышали. Когда на горизонте появятся мегапитеки – стучи в рельсу. Мы на тебя надеемся. А пока пей чай.
Виталий, вам налить? – Я кивнул. – С лимоном и коньячком?
– Да. Спасибо.
– А без чая?
Этот змей-искуситель с профилем истукана с острова Пасхи держал в руке бутылку и улыбался самым обольстительным образом. Я выругал себя на
все корки и махнул рукой.
– Только немножко.
– Само собой! – Феликс совсем расцвел и налил. – Вот так, да? Один моль да один моль – сколько будет? Если по-химически – два моля. А если
по-биологически, то две моли плюс все их потомство. Я говорил, что в моей комнате моли полно? Это все от кабаньей головы, она скоро совсем
лысая будет. Леня, ты поддержишь?..
Мы сидели втроем, коньячок всасывался, и мне было хорошо. Десять минут назад Мария Ивановна ушла, извинившись и пожелав нам доброй ночи.
Феликс не предложил ей коньячку, как видно, тоже заметив украдкой сунутую в рот таблетку, а может быть, просто хотел, чтобы она увела спать
внука с его фантазиями насчет нанопитеков. Толстый Леня тоже не поддержал компанию и уволокся в свой номер. Зашла с улицы Надежда
Николаевна, спросила, не видел ли кто из нас Инночку, и снова исчезла.
А пять минут назад в «Островок» ворвался рыболов Матвеич, хлюпая водой в галошах, сияя сумасшедше-счастливыми глазами и держа обеими руками
за жабры скользкую рыбину, длинную, толстую и черную, как головешка. По-моему, в налиме было килограммов пять. Мы с удовольствием выслушали
историю о том, как Матвеич, скользя по залитому водой непрочному льду, боролся с рыбиной не на живот, а на смерть и насилу одержал верх.
Рассказ геройского рыбака на три четверти состоял из междометий, а жестикуляция была такова, что, не будь я начеку, со столика рукавом
тулупа было бы сметено на пол все, включая коньяк и налима. Феликс, выудив из кармана складной стакан, немедленно наполнил его, мы выпили
за рыбацкую удачу, и тут на сцене появилось еще одно действующее лицо.
Строго говоря, лиц было два: Борис Семенович, вялотекущий шизофреник с манией преследования, и его телохранитель. Не тот, которого я видел
утром и днем, а другой, еще крупнее и совершенно угрюмого вида. Мысленно я дорисовал ему шестиствольный пулемет, какие ставят на боевые
вертолеты, волочащиеся по полу пулеметные ленты и базуку через плечо. Как хотите, а без пулемета и базуки была в облике этого мегапитека
какая-то незавершенность. Есть такие функциональные люди – необходимое приложение к их любимому инструменту, а на большее они и не
претендуют.
Есть такие функциональные люди – необходимое приложение к их любимому инструменту, а на большее они и не
претендуют.
Пока Борис Семенович двигался к нам, а угрюмый телохранитель держался позади него и чуть сбоку, я забавлялся этой мыслью, хотя в ней при
ближайшем рассмотрении не оказалось ничего забавного. Вот Матвеич – типичная приставка к мормышкам, валенкам и коловороту. Феликс на работе
– к скальпелю и кривым иглам, которыми он каждый день сшивает чужие коленные связки, а Феликс на отдыхе – безусловно, к коньячку, несмотря
на хронический гастрит. Надежда Николаевна – к своей Инночке, хотя та инструмент только для расшатывания родительских нервов. Милена
Федуловна – к французской бульдожке. А я? Неужели к ноутбуку? Гм… А кто сказал, что галерный раб – человек? Он приставка к веслу для
верчения последнего.
Один лишь Борис Семенович не походил на приставку ни для чего. Для письменного стола, нарукавников и гроссбуха – нет, несмотря на брюшко и
большие залысины с сидящими на них бисеринами пота. Для бронированной по особому заказу иномарки, фальшивых авизо и ручных депутатов – тоже
нет, несмотря на телохранителей. Для сауны с девочками – тоже нет. Разве что для душа Шарко, электромассажа и целебных ванн? Да, пожалуй…
Борис Семенович приближался странно: казалось, в нем борются две противоположно направленные силы. Временами побеждала та, что толкала его
вперед, и тогда он делал шаг. Временами силы уравнивались, и он настороженно замирал, как охотничья собака, скрадывающая дичь. Смотрел он
только на меня.
– Это – кто? – произнес он раздельно, достигнув пустого кресла и вцепившись пальцами в кожаную спинку. От его взгляда мне стало не по себе.
Тем не менее я строптиво спросил:
– Кто – это?
– Это Виталий Павлович из десятого номера – преувеличенно спокойно отрекомендовал меня Феликс. – Виталий, это Борис Семенович.
– Я уже понял, – сдержанно сказал я и немедленно испугался, потому что Борис Семенович испугался чуть ранее и, кажется, сильнее меня. Что,
мол, это я такое понял? – Очень приятно, – поспешил добавить я, мастеря на лице добродушную улыбку. – Присядете?
С минуту Борис Семенович смотрел мне в лицо и сопел.. Зрачки его жутко расширялись и сужались. Капли пота на залысинах стали крупнее.
Телохранитель пребывал поблизости неподвижно и горообразно.
По-видимому, моя наружность в конце концов произвела на Бориса Семеновича успокаивающее впечатление. Во всяком случае, сопеть он перестал и
перевел взгляд с меня на стол.
– А это что? – спросил он строго, указав на рыбину. Матвеич смущенно покашлял.
– Это… хм… кх… налим. Вот.
Борис Семенович подозрительно, потянул носом воздух.
– Отравленный?
– Какой, едреныть, отравленный? Почему отравленный? – забормотал Матвеич, явно робея и стараясь казаться меньше объемом, что из-за
громадного тулупа ему никак не удавалось. – Пойманный он. Из реки. Просто налим.
– Отравленный, – уверенно определил Борис Семенович, огибая кресло к плюхаясь в него. – Никто ничего не понимает, а всем будет хана.
Кранты. Уже очень скоро.
– Почему? – спросил Феликс. Он выглядел заинтригованным.
– Загадили все, – продолжал Борис Семенович, не обратив на Феликса никакого внимания.