Раскаленный. Шевелится.
Отсеяли…
Мазохисту бы такой дар, извращенцу-мазохисту!
– В Контору, Михал Николаевич? – спросил шофер у развязки. Машина замедлила ход.
Малахов ладонью стер со лба выступивший пот:
– Нет, Володя. Домой. И не очень гони.
Только легкое покалывание напоминало о боли. Что ж, получил поделом: не лезь, куда не следует, и не будешь бит, как неразумный хазарин.
Отстаньте и не трогайте меня, жалобно подумал Малахов, сегодня я болен. Заползу под одеяло и буду там жить, если только не развалюсь по
дороге…
Еще через минуту он твердо решил, что ни к каким Нетленным Мощам прикладываться завтра не станет – и сам не поедет, и у себя не примет. Ни
завтра, ни в ближайшие дни. Ни за что. Под любым предлогом.
3
– О, привет, пап! – Виталька был дома.
– Привет, – сказал я, обстукивая обувь о крыльцо. От грохота каблуков из подвальной отдушины вывалился незнакомый черный кот и, задравши
толстый хвост, наметом учесал в кусты боярышника. Кошек я уважаю за то, что они не любят падать с крыш, но уж если падают, то никогда не
впадают в истерику и сохраняют достоинство. Рассудительные звери. А этот еще и храбр – чужак, нагло впершийся на чужую территорию. Значит,
в самом скором времени на снегу под окнами ожидается побоище за вид на жительство в моем подвале. Музыки будет…
– Погоди, я разденусь.
– Ага, пап. Ну тогда я пока поиграю.
Он улетел обратно в гостиную, откуда тотчас донеслись приглушенные взрывы, пальба и матерная, надо полагать, ругань истребляемых
космических монстров на туземном языке. Стало быть, на этот раз что-то безобидное, а коли так – пусть играет. Наше дело не встревать без
нужды в естественные процессы.
Я затворил входную дверь и содрал с ног лыжные ботинки. Поцарапанные о наст лыжи оказались тут как тут – аккуратненько сохли у стены между
нишей для верхней одежды и вон той выступающей паркетиной в углу, которая скрипуче вопит и пугает непосвященных, если на нее наступить.
Пусть сохнут.
Быстро же они добежали…
Я переоделся в домашнее и не отказал себе в удовольствии наступить на паркетину и исторгнуть из нее визг. Вот так. Соблюдя ритуал и
обозначив таким образом свое присутствие, я отправился в душ, а оттуда в гостиную – халат, тапочки, мокрые волосы (есть еще чему намокать!)
и никакой головной боли.
Я люблю свой дом. Прежде чем перейти к Конторе, он был виллой, отобранной у какого-то мафиозо, исчезнувшего приблизительно во времена
возобладания гуманизма над практицизмом, когда подобных ему перестали привязывать к авиабомбам и начали просто сажать. (Недавно приходил
один старец с замашками матерого лагерника, надоедал охране, просил впустить. Я впустил, и он, осмотрев и повздыхав ностальгически, впал
вдруг в истерику при виде перестроек в доме, так что пришлось вежливо попросить его восвояси.) Уж не знаю, кто жил в этом доме между
мафиозо и мной, да и не хочу знать. Зачем? Мне здесь нравится, и почти ничего не пришлось менять, ну разве что для Виталькиных игр, когда
он наезжает, я повесил в гостиной тканый коврик-компьютер с веселеньким узорчиком, а на противоположной стене – громадный коврище с моей
коллекцией боевых топоров. В ней есть почти все: от японского масакири-кай до франкской обоюдоострой франциски (реконструкция, конечно,
середина прошлого века) и еще много чего между развешанными по краям чуть наклонно изящной испанской алебардой XVI века и нашенским
простоватым бердышом.
Виталька давно на коллекцию зубы точит. Это он зря. Только после моей скоропостижной и безвременной, а раньше – шиш…
Перед малым ковриком страхолюдное голоизображение искромсанного в винегрет инопланетного монстра внезапно произнесло по-русски «Козлы вы
все!» и захлебнулось инопланетной кровью. Виталька заржал.
– Как мама? – спросил я.
– Хорошо. Велела привет тебе передать.
Дежурный вопрос, дежурный ответ. Чего тебе еще нужно?
Ничего…
Так зачем ты лезешь в то, что давно перестало быть твоей жизнью, а?
Зачем, зачем… Наверно, затем лишь, что, кроме контейнера мишурных условностей, в каждом из нас прячется что-то такое – то ли комплекс вины
(а за что?), то ли комплекс главы семьи (очухался!), то ли…
Стоп, хватит. Проехали. Остаточный затихающий вихрь воздуха за последним вагоном…
– А как в гимназии?
– Нормально.
– Да?
– Правда, нормально, пап. – Виталька посмотрел на меня обиженно: еще, мол, сомневаешься. Глубокая царапина шла через его скулу вниз и
наискось. Сегодняшняя.
– Дрался? – спросил я.
– Не. Дуэлировал.
– Ясно… С «болваном»?
– И без ограничений, – похвастался сын.
Вот как.
Резиновый «болван» – здоровенная орясина с тупой рожей, управляемая компьютером. Лазерные сканеры игрового комплекта «Поединок» отслеживают
перемещение живого противника, «болван» парирует и наносит неконтактные удары – треск, звон, и беги вон. Летит с потолка известка, сыплются
на пол антикварные мамины вазы. Развлечение для несовершеннолетних. (Извечная ошибка отцов заключается в том, что они без всяких оснований
считают своих чад умнее, чем те есть.) А без ограничений – это уже внове. Справились, значит. Довели до ума прекрасную игрушку для отвода
от окружающей среды природной агрессивности юного поколения! У Домоседова будут неприятности – он, помнится, горячо рекомендовал «Поединок»
к широкому распространению.
– Кто колол защиту, не знаешь? – спросил я без особой надежды, внутренне кипя и не показывая виду. Жаль, неосуществима идея: создать сеть
ЛТП для больных дурным программизмом и упечь туда особо злостных хакеров – пусть дорожки мостят и кусты стригут в рамках приведения планеты
в порядок.
Сын замотал головой:
– Не знаю, пап.
– На чем дрался-то? Рапиры?
– Тесак и дага.
– Ладно, что не булава. Ближний бой, значит? И – кто кого?.. Впрочем, уже вижу.
– Да ничего подобного! – Виталька даже подскочил. – Посмотрел бы ты, как я его!..
Искрошить в винегрет «болвана» невозможно – не инопланетный виртуальный монстр. У него под резиновой шкурой гибкая ажурная броня из чего-то
высоколегированного. Но падает, корчится и вопит он весьма натурально.
– Я думал, ты уже не мальчишка.
Сын промолчал.
– Глупо получать раны, – сказал я. – Да еще от «болвана». Он тебе голову мог снести.
– Не снес же, – резонно возразил сын. – А шрам на лице – украшение мужчины, ты сам говорил.