— Из сердец наших вышли народы эти, из сердец наших алчных да холодных. Вышли и поработили наши умы, вот что страшно. Тьма пришла, да не откуда-то, а из нас самих.
— Ну, а храм как же? Неужели не трогают?
Отец Андрей пожал плечами.
— В первые дни, конечно, грабили. Алтарь жгли. А потом… Видишь как, стороной обходят. — Он приблизился к Игорю и сказал доверительно: — Я думаю, усовестились.
— Вряд ли.
— А я все же думаю так. Хотя и понимаю, что наивно, но всё ж. В душу человеческую нельзя не верить. Она тогда умереть может совсем, а это же против Божьего промысла преступление. Усовестились. Как есть. Страшные времена-то, страшные. Куда человеку податься? Кому душу открыть? Кто один-единственный простить может? Вот так-то. Только в Боге спасение их…
— А вы, значит, полагаете, что это все по его воле произошло? Вся эта… — Игорь попробовал найти слово, но не смог. Только рукой махнул вокруг себя: мол, посмотри сам.
— Я над этим думал, но только ответа не нашел, — смутился отец Андрей. — Мир наш кончился, это правда. В ужас и кровь погружаемся. Конец света? Может, и конец. Всадник Бледный… Глад… Мор… Третий ангел протрубил… Тьма…
Он бормотал все тише и тише, погружаясь в себя. Его губы продолжали шевелиться, но слов уже не было слышно. Глаза отца Андрея сделались стеклянными.
Дергать священника Игорь не решился. И без того было ясно, что тот испытал невероятный кризис веры, столкнувшись с ужасом реальности. Сыпать соль на его раны было совершенно лишней жестокостью.
В то, что весь этот кошмар делается по велению Господа, Морозов не верил. Произошедшее было человеческим. Слишком человеческим: дурным, гадким и отвратительным. Может быть, какое-нибудь новое оружие? Или эксперимент? Очередная дрянь! Дрянь пошлая и дурная. Игорь полагал, что Господь-бог мог бы придумать что-нибудь более впечатляющее и масштабное. А тут… Одним словом, в причинах катастрофы Морозов был более чем уверен: что-то наше, людское. Зато в тех испытаниях, которые выпадали на долю каждого конкретного человека, очутившегося в мясорубке, было что-то от Божьей воли. Но говорить об этом с отцом Андреем казалось не с руки.
И вскоре Игорь понял — почему…
Священник помотал головой, вздрогнул, прокашлялся.
— Что-то засиделись…
Игорь кивнул.
— Спать пора, — решил отец Андрей. — Что делать-то собираешься, страдалец?
— Делать? — Игорь поднял голову, посмотрел на теряющийся в темноте купол храма. Где-то там, потертое и потускневшее, скрывалось изображение неба. В этом было что-то таинственное, будто намек на какое-то движение, жизнь, о которой ничего не знаешь. — Сына найду. А там видно будет.
— Сына? Сына это хорошо, — задумчиво произнес поп. — А если чего, так возвращайся: вместе полегче будет. Как-нибудь зиму перебедуем, а там весна, глядишь…
Он оборвал фразу. Замер, прислушиваясь.
Игорь увидел, как глаза священника опять становятся странными, остекленевшими.
— Слышишь? — страшно прошептал отец Андрей. — Ты слышишь?
Морозов прислушался, но сначала ничего, кроме звенящей тишины и легчайшего потрескивания свечек, не услышал. Но затем… Действительно был какой-то звук. Игорь застыл, напрягся.
Это были шаги. Но не в храме, а на улице. Там, снаружи, на площади кто-то ходил. Не один, и не двое.
Много людей.
— Слышишь? — крикнул отец Андрей, хватая Игоря за плечи. — Ты слышишь?
— Тихо, тихо… — Игорь аккуратно отвел руки священника в стороны. — Ну, ходит кто-то, так что же?
— Это не «кто-то», — прошептал отец Андрей в лицо Морозову. Игорь поразился, каким безумным сделался его взгляд.
Игорь поразился, каким безумным сделался его взгляд. — Это не «кто-то»! Это они ходят. Они ходят! Они бродят. Ногами топочут. Несут, несут красное мясо своему господину! — Священник прижал ладони к лицу и забормотал ритмично, будто заклинание: — Красное мясо своему господину. Не свинину. Не говядину. Тащат людскую убоину. Шерстью покрыты, чумазы и не мыты. Черные руки у них трясутся, злые глаза по сторонам косятся, лицом нетопыри, а наделе упыри… Упыри!
От громкого крика, усиленного пустым пространством храма, Игорь вздрогнул. Попытался вскочить, но не удержался — упал на спину.
А отец Андрей завопил:
— Упыри! Упыри!
Подскочил, забегал по темному залу. В черных развевающихся одеждах, он в этот момент больше напоминал призрака, чем человека.
— Упыри! Упыри! Упыри!
Поп притормозил. Нырнул за колонну, с натугой выволок оттуда большую бронзовую рынду и принялся колотить в нее обрезком арматуры. От дикого грохота Игорь заткнул ладонями уши. Но даже так, сквозь разрывающий душу звон доносились вопли отца Андрея:
— Господь пасетъ мя, и ничтоже мя лишить. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла. Не убоюся зла! Не убоюся зла! Не убоюся!
Эти крики, звон и грохот сводили с ума! Лишали последней возможности думать…
Священник бросил рынду и подскочил к Игорю. Схватил его за локти и, глядя безумными глазами в самую душу, закричал:
— Иди! Иди со мной, чадо! И покажу тебе долину смертной тени! Зло покажу, дабы мог ты отличить свет от тьмы! Иди со мной!
И он поволок обалдевшего Игоря к выходу. Легко — откуда только силы взялись? — откинул тяжелый засов, распахнул двери так, будто раскрывал створки адских врат. Откуда-то в руках пресвитера очутилась длинная палка, которой он погрозил во мрак.
— Упыри! Упыри! Не убоюсь я!
Ветер развевал его одежды и трепал волосы, безумные глаза смотрели в темноту.
— Смотри! — крикнул он, указывая посохом в ночь.
Испуганный Игорь глянул в указанном направлении и… обмер.
По площади суетливо двигались черные тени.
— Кровопийцы! Маммоне поклоняетесь! Асмодея тешите! От бесовского причащаетесь! Не убоюсь я зла и господина вашего не убоюсь! Ибо он прах пред ликом Господа моего!
Игорь в ужасе отступил в глубь церкви.
Черные тени метнулись в сторону здания парламента, которое стояло напротив храма, через площадь. Игорь видел, как эти люди-тени тащат тяжелые длинные свертки. Странно, но ни один из них не напал на обезумевшего священника, не крикнул ему ничего в ответ. Они, словно стыдясь своего дела, быстро уходили внутрь высокой арки бывшего губернаторского дома…
В то, что это действительно упыри или демоны, Игорь, несколько отошедший от первого шока, конечно, не верил. Но и называть этих существ людьми после всего пережитого и увиденного — тоже язык не поворачивался.
Для отца Андрея, сознание которого пошатнулось в первые дни катаклизма, это были упыри, вурдалаки и кровопийцы…
Интересно было то, что банда людоедов поселилась в здании, где когда-то заседал парламент.
— Вурдалаки! Упыри! Бесы! — надрывался на ступенях храма отец Андрей. Вдруг его голос надломился. Худая фигура покачнулась. Игорь кинулся к нему и подхватил падающего священника под мышки. — Упыри…
Морозов отволок пресвитера внутрь храма, запер дверь. Налил вина в чашу, поднес к бледным губам святого отца. Тот отпил, сморщился, мотнул головой и допил остатки. Сел.
— Сухого бы, кисленького, — выдохнул священник уже совсем другим голосом. Видимо, его отпустило.
— Где взять? Скажите, я принесу.
— Да где ж возьмешь-то? Нету. Кагора полные подвалы. А кисленького нет. Веришь-нет, о кисленьком скучаю.