– А что ты все‑таки сделал? – спросил я Бориса. – Я ведь слышал, ты ему действительно говорил что‑то о конденсаторе, я ведь слышал…
– И ты, Брут, вонзил в меня свой кинжал, – горестно воскликнул Борис, с сомнительной точностью передавая известное восклицание Юлия Цезаря. – Давай разберемся, вот бумага, вот карандаш. Я попытаюсь по этапам рассказать, что произошло в моей голове, когда ко мне позвонил наш поэт‑теоретик. Вот смотри, – Борис набросал небольшую схемку. – Вот смотри… Когда Виталий мне сказал, что в таком‑то диапазоне ничего не прослушивается, я сразу подумал: дело во входной емкости, причем не в емкостях, встроенных в переключатели, а именно на входе. – Борис объяснял мне около часа, старательно, неторопливо, с привлечением математического аппарата.
– Ну, так скажи мне теперь, кто из нас «черная сила», а кто теоретик? – спросил он меня, закончив объяснения, и поднял трубку: – Это ты, Виталий? Слушаю… Заработал приемник? Ничего удивительного… Не стоит благодарности… Как это я сделал? Ну, это не так просто, это уж когда я вернусь из отпуска, мы встретимся, потолкуем, но тебе придется крепко поработать головой, не знаю, не знаю, справишься ли… Ах, как я, не зная теории… Так, так… А вот сейчас у меня сидит наш общий знакомый физик. Да, Михаил… И при помощи Стреттона пытается опровергнуть некоторые мои теоретические посылки, но пока что‑то не получается. – Я действительно достал с полки томик «Теории электромагнетизма» и старался разобраться в той сложной задачке по взаимодействию полей, которую так стремительно, буквально мгновенно решил, на моих глазах Борис.
– Ну, а теперь на дорожку, «щоб шлях нэ курывся», давай по последней! – сказал он мне. Мы выпили, и я стал прощаться.
– Писем не пишу, – сказал он мне, – а вот адрес матери запиши, захочешь – найдешь…
МОРЖ
Григорий Шелест появился в нашем институте во главе дружной группы иркутян. Сибиряки поселились все вместе, навели в своей комнате образцовый порядок, вместе ходили в порт разгружать пароходы. Первое время они изредка посещали занятия, но вскоре совсем обалдели от солнца, доступного вина, смеха, уличной сутолоки, от бьющей ключом жизни южного портового города. И только Григорий Шелест, сдержанный, крупноголовый, чуть раскосые черные, как ночь, глаза всегда серьезны, отдавая дань и песне и зину, серьезно и увлеченно учился. В его лице, прямых, невыощихся волосах, в невозмутимой мине было что‑то восточное, странно знакомое по кинофильмам предвоенных лет.
Однажды мы напялили на него белый морской китель со сверкающими пуговицами, кто‑то дал ему очки в массивной роговой оправе, и тогда перед нами предстал ни дать ни взять японский адмирал. Григорий проходил в этом наряде весь день, «нанося визит вежливости от имени эскадры Страны Восходящего Солнца» в ту или другую комнату общежития. Его узнавали не сразу, так как он что‑то вежливо шипел, с силой втягивая в себя воздух и сопровождая каждую фразу коротким «хо‑хо‑хо». Потом из комнаты раздавался взрыв смеха и шум возни, после чего Григорий отправлялся с визитом к соседям.
Я познакомился с Григорием Шелестом при весьма тревожных обстоятельствах. Как нам передали, новый преподаватель «Морской географии» объявил на последней лекции, что ни Мельников, ни Шелест у него не сдадут, так как пропустили более половины лекций. Этого было достаточно, чтобы мы приступили к совместным действиям в «обстановке самой сердечной дружбы и взаимопонимания».
«Морскую географию» преподавал человек, по фамилии Петров, появившийся в институте совсем недавно. Слава настоящего морского волка венчала его маленькую белесую голову.
«Морскую географию» преподавал человек, по фамилии Петров, появившийся в институте совсем недавно. Слава настоящего морского волка венчала его маленькую белесую голову. Среди наших ребят были и старые моряки, не раз заходившие и в Сингапур, и в Рио, и в Сидней. Некоторые из них плавали вместе с Петровым и подтвердили, что он действительно моряк и действительно много плавал. На его лекции собирался народ буквально со всех курсов и факультетов. Он читал артистически, свободно, легко, красочно, неповторимо. Казалось, что каждая лекция стоила ему здоровья, что с каждым словом, с каждой фразой он отдает какую‑то часть своей души аудитории, что его внешнее безразличие к нам не вполне искренне. Он внимательно следил за тем, чтобы никто не пропускал его лекций. «Учебника, товарищи, по данному вопросу нет!» – любил говорить он, и чувствовалось, что он как бы добавляет: «И не будет, пока я, Петров, его не напишу».
Вскоре, однако, наступило некоторое разочарование. Наши «старички», внимательно прослушав лекции Петрова, заспорили, сходили к кому‑то в порт и хотя по‑прежнему посещали лекции, но уже не задавали вопросов и держали себя совсем по‑другому.
– Да он же все врет! – сказал мне однажды такой просоленный океанскими ветрами «старичок». – Даже обидно!
– Но ты ж сам говорил, что он плавал…
– Говорил, все говорили… А потом слушаем его и не можем понять: и в том порту был, и в том был, и во всех, выходит, был! Если был где, так и говори: вот что видел, а где не был, так и скажи: там я не был, а по литературе и по книжкам знаю, а он «свистит», понял? Мы специально к эксплуатационникам в порт ходили, чтобы нам его рейсы показали, а ты думал?
Как я был разочарован! Ведь я верил, верил, что вот входит корабль в Гамбург, а на мостике – наш Петров, сухонький, в «морском реглане» – он и лекции читал, не снимая его, – с большим биноклем на груди, и мы первые, кто слышит мастерский рассказ бывалого моряка о глубинах и портовых сооружениях, причалах и пирсах, гинтерланде и аванпортах, обычаях и традициях далеких морских ворот в далекие страны. А оказывается, это, как выразился «старик», «свист»! Я перестал посещать лекции; не сговариваясь со мной, перестал их посещать и Григорий Шелест. Девчонки все равно запишут, и ладно, дня два почитаем и сдадим.
И вот теперь Петров объявил, что ни Григорий, ни я ему не сможем сдать… А то, что это была не пустая угроза, показал беспощадный разгром, который он учинил пятикурсникам, изучавшим его предмет одновременно с нами. Из тридцати человек не сдал ни один! Было отчего приуныть.
Вместе с Григорием мы пошли в институтскую библиотеку, но как ни рылись в каталоге, ничего подходящего не обнаружили. Конспекты нас не устраивали; девчонки так увлекались звуками голоса Петрова, красотами его загадочного стиля, что ничего путного не записали и сейчас сами дрожали в ожидании экзамена.
В задумчивости Григорий раскрыл один из томов Большой Советской Энциклопедии и вдруг вскрикнул:
– Мишка, смотри! Смотри, что написано… «Париж, Руан, Гавр – это лишь один город, главной улицей которого является Сена», – так сказал Наполеон!" – прочел Григорий, торжествуя.
«Так сказал Наполеон…»
Ключ к Петрову был найден… Источником его «морской эрудиции» были вполне «сухопутные» тома с красными корешками и тремя буквами БСЭ. Мы тут же разложили конспекты и стали сравнивать. Совершенно точно, совпадения не оставляли сомнений в правильности нашего открытия. Те же выражения, цитаты, те же цифры, но как это все красиво звучало в устах Петрова и как сухо выглядело здесь.
– Вот что, Гриша, – сказал я, – он нас еще сильней «завалит», если мы просто так будем отвечать, Нужно точно по энциклопедии – это раз, а потом в его же стиле, нахально в его стиле, с подъемом, пусть знает наших! По рукам?
Три дня и три ночи мы провели над энциклопедией.