Они вернулись по вызову Диспетчера и прошли прямо в его кабинет, где уже началось совещание. Платон Григорьевич хотел было уйти, но Диспетчер остановил его.
– Вам нужно послушать, Платон Григорьевич. Есть кое‑что новое.
Спиной к Платону Григорьевичу стоял человек с забинтованной головой. Он что‑то говорил собравшимся, но приход Ушакова и Платона Григорьевича помешал ему. Сейчас он снова заговорил, и неестественно бледная кисть его левой руки напомнила Платону Григорьевичу один из рассказов Мельникова. «Ну, конечно же, это Нартов», – подумал он.
– Я встретил их над кратером Тихо и пошел в орбитальном полете навстречу, – говорил Иннокентий. – Они имели вид конусов, больших зеленых конусов. Вскоре они повернули к Земле.
– Какая разница в скоростях была между вами? – спросил Диспетчер.
– Никакой… То есть была, но незначительная.
– А как наш локатор? – спросил Борис Ладожский. – Что показывал локатор?
– Ничего не показывал, Борис. Ни всплеска… На трассе Луна‑Земля они трижды меняли форму. То это были конусы, то шары, то овалы…
– Но все фигуры осесимметричные! – сказал Диспетчер. – И это во всех без исключения встречах…
– Но почему ничего не дал локатор?.. – тихо сказал Ладожский.
– Дайте закончить, – сказал Диспетчер.
– Да, так при входе в атмосферу Земли они приобрели форму парашютного купола, только без строп. Это и раньше наблюдалось, поэтому я особого внимания не обратил. Но вдруг они окружили наш самолет и затеяли какую‑то игру. То они падали, то вновь поднимались. Мы попытались последовать их примеру, но безрезультатно, они обыгрывали нас на вертикальных спусках, останавливаясь и падая почти мгновенно. Вот тут‑то, не помню как, кажется при резком торможении, меня бросило корпусом вперед на приборную доску. Топить надо, Диспетчер, выступающие части приборов, и поглубже. А в общем ничего страшного.
Нартов сел, а Диспетчер задумчиво сказал:
– Осесимадетричный аппарат, но как быть с балластом…
– А если, – вновь поднялся Нартов, – если мы пустим его по кругу! Мне только что пришла эта мысль в голову…
– Стоит подумать… – заметил Полковник, включаясь в разговор.
– Это вполне реально, – подтвердил пожилой человек в синем халате.
– Наш Главный Конструктор, – шепнул Полковник Платону Григорьевичу…
– Стоп! – вдруг крикнул Диспетчер. – Что дает нам осесимметричная форма?
– Маневренность, – быстро сказал Полковник.
– Круговой обзор, – добавил Нартов.
– И прежде всего лучшую сопротивляемость при погружении аппарата на глубину, – загудел бас. Он принадлежал загорелому широкоплечему моряку в роговых очках.
– А Морж ухватил суть дела, – сказал Ладожский. – Правильно. Я за осесимметричную форму.
– Погодите, это еще не все, – продолжал Диспетчер. – В земной атмосфере эти странные «приборы», если их можно так назвать, приняли форму парашюта… А не приделать ли к цилиндрической кабине парашютирующую приставку раструбом вниз?
– А из чего эту приставку сделать? – спросил Конструктор. – Если из металла, то не тяжела ли будет…
– Сделать полой, – ответил Диспетчер.
– Нельзя, – снова заговорил Морж. – При погружении вода раздавит эту вашу юбочку.
– Так оставить проходы для воды.
– Так оставить проходы для воды. Пусть в нее входит вода, – сказал Ушаков.
– Я лично за дисковую форму, – сказал Диспетчер. – И никогда этого не скрывал. Конечно, ничего нового тут нет. Впервые – мы просмотрели с Ушаковым патенты, – впервые подобную форму предлагал еще в 1909 году Уфимцев. Назвал он ее «круглое крыло», и с тех пор во всех странах мира пытались строить приборы такой формы. Но у нас в центре диска будет стоять колонна компенсатора, а это меняет дело. Вот теперь мы получим полную свободу на вертикали. Выключил компенсатор – и падай себе секунду, другую, третью. Вновь включил – и через короткое время застыл на месте. Это же как муха… То здесь, то там. А судя по всему, нам придется обзавестись аппаратами повышенной маневренности. Вы что‑то хотели сказать, Ушаков?
– Нам, военным летчикам, неприятно встречать в космосе летательные приборы большей маневренности, чем наши самолеты. Да еще и более скоростные… Пока не было случая нападения этих летательных приборов на наши самолеты, но кто может поручиться за завтрашний день? И, конечно, нужно до конца использовать те возможности, которые заложены в компенсаторе. Я за универсальный аппарат. Глубины океана, земная атмосфера, космос – все три стихии должны быть нам равно доступны…
Диспетчер встал и вышел из‑за стола.
– Мы сейчас сделаем небольшой перерыв, товарищи, – сказал он. – Возражений нет?
Диспетчер подошел к Платону Григорьевичу и протянул ему две катушки с записью.
– Это для вас, Платон Григорьевич. Вышло многословно, но я боялся что‑нибудь важное пропустить и начал издалека…
Я провел свое детство в маленьком городишке на берегу Черного моря. А о чем же мечтать, как не о путешествиях, если рядом, совсем рядом море? В теплые и тихие дни все было наполнено его острым и сильным дыханием. В этом дыхании запах водорослей и запах морской соли и еще чего‑то, что присуще только морю, что рождено его жизнью и жизнью бесчисленных его обитателей. Осенью, в конце сентября, начинало море свой неумолчный шум, спокойный и грозный, чтобы вдруг будто застыть прохладным утром, застыть недвижно одной прозрачной глыбой, гладкой, как зеркало, чистой, как кристалл.
Далекая коса у горизонта спасала бухту от сильных штормов, каменистые островки сдерживали волны, дробили их; могучие и свободные, плясали волны за косой, будто хотели с размаху перепрыгнуть клочок земли, что оказался на их пути, но к берегу неслись ровными пенящимися рядами, постепенно теряя силу на длинной прибрежной отмели.
Моими первыми игрушками были разноцветные, похожие на искусно сделанные веера ракушки, в тонких лучистых морщинках с одной стороны и блестящей гладкой чашечкой с другрй.