Меч его быстро делался красным от крови, он не чувствовал ударов, которые ему наносили, и выражение его лица сковывало ужасом врагов еще до того, как он успевал обрушить на них свое оружие. После битвы, в которой Вальгард нагромождал горы трупов, он некоторое время чувствовал себя обессилевшим.
Только грубые и беззаконные люди решались иметь дело с берсерками, и именно такими Вальгард предпочитал предводительствовать. Каждое лето он отправлялся в набег с Ормом, но вскоре Орм прекратил свои походы, и Вальгард набрал собственную дружину. К тому времени как Вальгард вошел в силу, его имя уже наводило ужас. Так же, как отец, он добывал золото, чтобы покупать корабли. На них он набрал таких отборных негодяев, что Орм ему запретил высаживать эту шайку на берег около своей усадьбы.
Зато другие дети Орма были всеобщими любимцами. Кетиль был похож на отца, рослый и веселый, готовый и на бой и на пир; когда он подрос, то часто стал отправляться в море. Но только один раз пошел в викингский поход, крепко побранился с Вальгардом, и с тех пор уходил в море сам и только по торговым делам. Асмунд, стройный и тихий юноша, меткий лучник, рос небольшим любителем сражений, и с годами он все больше занимался хозяйством в усадьбе. Асгерд выросла в красивую, крупную девицу, голубоглазую, золотоволосую, сильную и невозмутимую, а Фреда сполна унаследовала красоту своей матери.
Так обстояли дела тогда, когда ведьма решила, что пора ей соткать свою сеть.
VII
Однажды, бурным осенним днем, когда в воздухе чувствуется близость дождя и листья отливают золотом и медью, Кетиль с друзьями поскакал на охоту. Едва они въехали в лес, как увидали белого оленя, такого крупного и красивого, что едва поверили своим глазам.
— Королевский зверь! — крикнул Кетиль, пришпорил коня, и они понеслись, перепрыгивая через пни, камни, бурелом, огибая стволы, продираясь сквозь чащу и шурша палой листвой, так что ветер свистел в ушах, и лес сливался в сплошное цветное пятно. Гончие, как ни странно, не особенно рвались в погоню, так что скоро Кетиль, хоть под ним была и не лучшая лошадь, обогнал и собак, и других охотников.
Перед ним в вечерних сумерках мелькал белый олень. Он несся скачками, вскинув на фоне неба ветвистые рога. Вскоре сквозь голые сучья хлынул ледяной дождь, но, ослепленный погоней, Кетиль не заметил его. Он не чувствовал ни часов, ни миль, ничего, кроме галопа своего коня и охотничьего азарта.
Наконец, почти догнав оленя, он попал на небольшую прогалину. Свет дня потускнел, но он метнул копье в белеющий призрак. В то мгновение, как он нанес удар, олень как-то сжался, поблекнул, как туман, разгоняемый ветром, и исчез, только крыса, удирая, прошуршала мертвыми листьями.
Кетиль понял, что он оторвался от своих спутников и потерял их. В сумерках потянуло холодным ветром. Лошадь дрожала от усталости. Так вышло, что он забрался в ту часть леса, которую совсем не знал, далеко на запад от усадьбы Орма. Кетиль не мог понять, куда же делся зверь, который только что был тут. Он почувствовал, как холодок суеверного страха пробежал у него по спине.
И тут, прямо на краю прогалины, под большим дубом он увидел домик. Кетиль подивился, что кому-то удается жить в такой глуши, ведь рядом не было никаких следов хозяйства. Но, в конце концов, это было пристанище для него и для его лошади — уютный бревенчатый домик под соломенной кровлей и с весело светящимися окошками. Он спешился, подобрал свое копье и постучал в дверь.
Дверь распахнулась, и стали видны чистая комната, а за ней конское стойло. Дверь открыла женщина, и стоило Кетилю на нее взглянуть, как он не смог больше отвести от нее глаз. Он почувствовал, как его сердце замерло, а потом забилось о ребра точно дикая кошка в клетке. Женщина была рослой, ее короткое платье подчеркивало все изгибы прекрасного тела. Полные губы были красны как кровь, нос — с небольшой горбинкой, и миндалевидные глаза — под изящно изогнутыми бровями.
Они были бездонными, эти зеленые, с золотыми искрами, глаза, и, казалось, глядели Кетилю прямо в душу. Никогда — он был ошеломлен — никогда он не думал, что женщина может быть так прекрасна.
— Кто ты? — спросила она мягким, певучим голосом. — Чего ты хочешь?
У Кетиля пересохло во рту, он почти перестал слышать что-нибудь, кроме стука собственного сердца, и все же он ответил, запинаясь:
— Я — Кетиль, сын Орма… Заблудился на охоте и прошу у тебя ночлега для моего коня… и для меня.
— Добро пожаловать, Кетиль, сын Орма, — сказала женщина и одарила его такой улыбкой, что сердце чуть не выскочило у Кетиля из груди. — Немного пришельцев бывает здесь, но я всем им рада.
— Ты живешь одна?
— Ах, во всяком случае, не сегодня ночью, — засмеялась она, и при этих словах Кетиль обнял ее.
Орм разослал людей по всей округе на поиски сына, но никто ничего не смог ему сообщить. Через три дня он уже был уверен, что с Кетилем что-то стряслось.
Орм сказал младшему сыну:
— Он мог сломать ногу, на него могли напасть разбойники, да мало ли что могло с ним случиться. Завтра, Асмунд, мы отправимся на поиски.
Вальгард развалился на скамье, зажав в кулаке рог с медом. Он два дня как вернулся из летнего викингского похода, оставил корабли и людей в усадьбе, которую купил неподалеку от отцовской, и ненадолго заехал домой, не столько для того, чтобы повидать родню, скольку потому, что уж больно хороши были еда и питье в доме Орма. Свет очага точно кровью окрасил его угрюмое лицо.
— Что ты обращаешься только к Асмунду? — сказал он. — Я ведь тоже здесь.
— Я не подумал о тебе, ведь нельзя сказать, чтоб ты и Кетиль чересчур крепко любили друг друга, — ответил Орм.
Вальгард осклабился и осушил рог.
— Да и теперь я его терпеть не могу. А все-таки я отправлюсь на розыски и притащу его домой. Вряд ли что досадит ему сильней, чем то, что это я его нашел.
Орм пожал плечами, а на глазах у Эльфриды выступили слезы.
Люди отправились на поиски с зарей, множество верховых рассыпалось по лесам во все стороны. Но Вальгард, по обыкновению, ушел пешком в одиночку. Он закутался в косматый плащ, и если бы не секира и шлем, надвинутый на рыжую гриву, его можно было бы принять за хищного зверя. Вальгард принялся кружить по лесу в поисках следов, принюхиваясь к холодному воздуху. Вскоре он нашел слабый след в чаще. Ухмыльнувшись, он не стал трубить в рог, а сразу пустился бежать по этому следу.
На исходе дня он забрел на западе в густой и старый лес, где ему еще не случалось бывать. Небо потемнело, и низкие тучи тянулись над голыми деревьями. Ветер гнал опавшие листья, точно грешные души в ад, и его вой терзал душу Вальгарда. Он чуял, что в воздухе разлито нечто злое, но, не будучи искушен в магии, не мог понять, чем он так напуган, что волосы у него на загривке встали дыбом.
Сгустились сумерки. Вальгард устал, проголодался и клял Кетиля, из-за которого он попал в эту передрягу. Ему предстояло провести ночь под открытым небом, и он поклялся отомстить за это брату.
Но вдруг в сгустившемся мраке он увидел отблеск. Нет, это был не блуждающий огонек, а настоящий свет, свет жилища, даже если оно было логовом разбойников.
— А хоть бы и так. — Вальгард подумал, что тогда он потешит себя, убив их.
Приближающаяся ночь бегом погнала его к жилью. Мокрый снег обжигал щеки. Вальгард осторожно подкрался к окну и заглянул в щель между ставнями.
Кетиль сидел на лавке у огня, пляшущего в очаге. В одной руке у него был рог с элем, а другой он обнимал женщину, сидевшую у него на коленях.
Женщину, — и всемогущие боги, что это была за женщина! Вальгард с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы.