Он увез ее в Импириэл‑Вэлли и купил ей уютное ранчо. Джефф Томас на протяжении трех сезонов нанимался к Фрэнку Митсуи убирать салат и дыни и знал его как хорошего хозяина. Он почти подружился со своим работодателем — уж очень ему нравилась орава смуглых ребятишек, которые для Фрэнка были важнее любого урожая. Тем не менее, увидев в пристанище плоское желтое лицо, Томас весь ощетинился и даже не сразу узнал старого приятеля.
Оба чувствовали себя неловко. Хотя Томас прекрасно знал Фрэнка, он сначала не мог заставить себя довериться человеку восточного происхождения. Только глаза Фрэнка в конце концов его убедили: в них он прочел страдание, еще более жестокое, чем в глазах белых людей, — страдание, которое не покинуло их и тогда, когда Фрэнк, улыбнувшись, пожал ему руку.
— — Вот не ожидал, Фрэнк, — брякнул Джефф, не подумав. — Оказывается и ты здесь? Я думал, уж тебе‑то поладить с новым режимом будет легко.
Фрэнк Митсуи грустно посмотрел на него и, казалось, не знал, что ответить.
— — Что ты несешь, Джефф? — вмешался кто‑то из бродяг. — Не знаешь, что ли, что они делают с такими вроде Фрэнка?
— — Нет, не знаю.
— — Так вот, слушай. Ты скрываешься. Если тебя сцапают, — попадешь в лагерь. Фрэнк тоже скрывается. Но, если сцапают его, ему крышка — без всяких разговоров. Пристрелят на месте.
— — Да? А что ты сделал, Фрэнк? Митсуи печально покачал головой.
— — Ничего он не сделал, — продолжал бродяга. — Американоазиаты ихней империи не нужны. Они таких ликвидируют.
Все оказалось очень просто. Жившие на тихоокеанском побережье японцы, китайцы и им подобные не подходили под схему, в которой было место только для господ и рабов. Особенно это относилось к людям смешанной расы. Они угрожали стабильности системы. следуя своей холодной логике, завоеватели вылавливали их и уничтожали.
— — Когда я добрался до дома, — рассказывал Фрэнк Томасу, — все были мертвы. Все. Моя маленькая Шерли, малыш, Джимми, крошка — и Алиса тоже.
Он закрыл лицо руками. Алиса была его жена. Томас помнил эту смуглую, крепкую женщину в комбинезоне и соломенной шляпе, которая очень мало говорила, но много улыбалась.
— — Сначала я хотел покончить с собой, — продолжал Митсуи, немного успокоившись. — Потом передумал. Два дня прятался в канаве, потом ушел в горы. Там какие‑то белые чуть не убили меня, прежде чем я убедил их, что я на их стороне.
Томас мог представить себе, как это было и не знал, что сказать. Фрэнку не повезло вдвойне, надеяться ему не на что.
— — А что ты думаешь делать теперь, Фрэнк?
Томас увидел, как лицо его осветила вновь обретенная воля к жизни.
— — Потому‑то я и не позволил себе умереть! По десять за каждого, — он один за другим загнул четыре пальца. — По десять за каждого из ребятишек и двадцать за Алису. Потом, еще может быть, десять за себя, а там можно и умирать.
— — Хм ( Ну и как, получается?
— — Пока тринадцать. Дело идет медленно — приходится действовать только наверняка, чтобы меня не убили раньше, чем я с ними не рассчитаюсь.
Томас долго размышлял, как воспользоваться тем, что он узнал, для достижения собственных целей. Такая непоколебимая решимость могла оказаться полезной, если направить ее в нужную сторону. Но только несколько часов спустя он снова подошел к Митсуи и тихо сказал:
— — А не хотел бы ты увеличить свою норму? Не по десять, а по тысячи за каждого — и две тысячи за Алису.
Глава 3
Охранная сигнализация у входа в Цитадель предупредила Ардмора о появлении там постороннего задолго до того, как Томас просвистел перед дверью мелодию‑пароль.
Ардмор сидел у телевизора, не сводя глаз с экрана и не снимая пальца с кнопки, готовый мгновенно уничтожить любого непрошеного гостя. У него отлегло от сердца, когда он увидел, что в Цитадель входит Томас, но он снова насторожился, обнаружив, что тот не один. Паназиат! Повинуясь невольному импульсу, Ардмор чуть не уничтожил обоих, но в последний момент удержался: а вдруг Томас взял противника в плен и ведет на допрос?
— — Майор! Майор Ардмор! Это я, Томас.
— — Стойте и не двигайтесь! Оба!
— — Все в порядке, майор. Он американец. Я за него ручаюсь.
— — Допустим, — донесся до Томаса угрюмо‑подозрительный голос из динамика. — Но все равно — разденьтесь догола. Оба.
Они разделись. Томас в досаде кусал губы, Митсуи весь дрожал от волнения. Он ничего не понимал и решил, что попал в западню.
— — Теперь медленно повернитесь кругом, я вас осмотрю, — приказал голос.
Убедившись, что оружия при них нет, Ардмор велел обоим стоять неподвижно, а сам по внутреннему телефону вызвал Грэхема.
— — Грэхем!
— — Да, сэр.
— — Явитесь ко мне немедленно. Я в комнате дежурного.
— — Но, майор, я сейчас не могу. Обед должен быть готов через (
— — Черт с ним, с обедом! Быстро сюда!
Когда Грэхем явился, Ардмор показал ему на экран и объяснил, что происходит.
, — Идите к ним. Обоим — руки за спину и сразу наденьте наручники. Сначала азиату. Пусть сам приблизится к вам — и смотрите в оба. Если попытается на вас броситься, мне, возможно, придется прикончить и вас заодно.
— — Не нравится мне это, майор, — возразил Грэхем. — Ведь Томас свой, он не подведет.
— — Ну конечно, я прекрасно знаю, что он свой. А что если его чем‑нибудь опоили и заставили слушаться? Может быть, это что‑то вроде троянского коня. Идите и делайте, что приказано.
Пока Грэхем осторожно выполнял не слишком приятное поручение — вполне заслужив тем самым награду, потому что, наделенный живым воображением художника, ярко и наглядно представлял себе возможную опасность и вынужден был собрать все свое мужество, — Ардмор позвонил Бруксу.
— — Доктор, вы не можете сейчас прервать свою работу?
— — Пожалуй, могу. Да, вполне. Что от меня требуется?
— — Зайдите ко мне. Томас вернулся. Я хочу знать, не находится ли он под действием наркотиков.
— — Но я ведь не врач (
— — Знаю, только никого более подходящего у нас нет.
— — Хорошо, сэр.
Доктор Брукс заглянул Томасу в зрачки, проверил его коленный рефлекс, посчитал пульс.
Я бы не сказал, что он совершенно нормален, только очень устал и волнуется. Разумеется, это не полный диагноз. Если бы у меня было время (
— — Спасибо, этого достаточно. Томас, я надеюсь, вы не обидитесь на меня за то, что мы подержим вас взаперти, пока будем беседовать с вашим приятелем‑азиатом?
— — Конечно не обижусь, майор, — ответил Тома, криво улыбнувшись. — Вы все равно это сделаете.
Когда Брукс ввел шприц Фрэнку Митсуи, тот вздрогнул и весь покрылся потом, но руку не отдернул. Вскоре средство подействовало: действия Фрэнка уже не подчинялись его сознанию, а речевые центры мозга освободились от контроля коры. Лицо его расслабилось, на нем появилась умиротворенная выражение.
Но оно исчезло несколько минут спустя, когда начался допрос. Не могли сохранить спокойствие и те, кто его допрашивал. Неприкрашенная, жесткая правда, звучавшая в его словах, никого не оставила бы равнодушным. Глубокие морщины пролегли на лице Ардмора.