— Да.
Вечный только громко зацокал языком. Он бросил прямо на
пол пустую банку и вытер нож платком.
— И какой он? — продолжал шепотом Петро, заглядывая в глаза журналисту.
— Обычный… — Журналист удивленно
хлопал ресницами, не понимая, что от него хотят: — Патронов вот мне дал… А что не так?
— Можно один? — умоляюще посмотрел на него здоровяк и
протянул руку.
Алексей достал из рюкзака стандартный «рекордовский» заряд. В скудном свете двух свечей Рябой увидел, как из-под пластикового края
гильзы блеснула головка пули. Новенькие совсем. Свинец обычно быстро тускнеет. Здоровяк взял двумя пальцами патрон, осторожно положил его в широкую
ладонь и принялся благоговейно его рассматривать.
— А что вам Семецкий? — еще раз спросил журналист.
— Да ты что, не понимаешь?! — не выдержал
Заяц, — Семецкий — призрак! Его убил с десяток лет назад Монолит! Просто аномалия Зоны, всплывающая время от времени в ПДА! Ты чего нам тут лапшу на
уши вешаешь!
Петро нехорошо посмотрел в сторону бочки, и Заяц тут же заткнулся. Петро умел нехорошо смотреть.
— Я могу доказать, что это не
призрак, — сказал вдруг журналист.
Он плавно снял с головы налобный фонарик, покрутил в ладонях и нажал зеленую клавишу на миниатюрном корпусе.
Сверху приподнялся экран — не больше чем у сотового телефона. Порезанные, огрубевшие пальцы едва слушались, и Алексей чуть не уронил «Пчелу» на
бетонный пол. В последний момент успел подхватить за один из жгутов.
— Смотрите, — позвал, поковырявшись с настройками, Смертин.
Все сгрудились
в кучу. Любопытствовал даже Вечный, поглядывая из-за широкого плеча Петро. Экран показывал «молоко», изредка пробиваемое крупной рябью.
— Я же
говорил — бред, — победно махнул рукой, отстраняясь, Заяц.
Но тут план начал уменьшаться, на экране появились силуэты сосен, кромка поля, а белое
пятно так и осталось на месте. Мало того, из хрипящего динамика было слышно, как кто-то разговаривает с белесой пустотой, а она едва разборчиво
отвечает.
«…колько стоит… жи… челов… стринге…» — послышалось Рябому.
Говорят, что зародышу в утробе матери очень комфортно. Он беззаботно
плавает в этом приятном теплом пространстве и наслаждается жизнью. Ему ничего не нужно, ничто его не тревожит. Но приходит день, когда подросший
младенец встречается с миром. И первая реакция — надрывный и страшный рев. А что еще остается делать, когда тебя лишают счастья?
Пока Семецкий
выводил Алексея к группе, на стрингера накатило чувство безопасности, о котором он в Зоне практически забыл. Смертин привык ко всему — к воняющей
одежде, к голоду, к постоянной жажде, потому что питьевую воду тут было не всегда просто найти, даже к смерти привык, как бы это глупо ни звучало.
Вот только к постоянному чувству опасности и угрозы он так и не смог окончательно привыкнуть. С Семецким идти было хорошо и приятно. Алексей даже
осмелился и попросил сталкера вывести его к Периметру. Тот только покачал головой:
— У Зоны на тебя другие планы.
Какие такие планы, Смертин так
и не понял, а Семецкий рассказывать не стал.
— Заканчивай работу и вали отсюда подальше, — посоветовал он.
— Заканчивай работу и вали отсюда подальше, — посоветовал он.
А потом появилась группа Рябого.
Алексей не понимал, зачем его снова выталкивают в этот жестокий мир, практически пинками выгоняют к горстке неудачников, которых рано или поздно
Зона сожрет.
«Сколько стоит жизнь человека?» — постоянно вспоминал стрингер дурацкую шутку Семецкого.
Будучи совсем молодым и глупым, Алексей
наивно полагал, что жизнь бесценна. Закинув на плечо камеру, он понял, что ценой могут стать клочок земли или даже кусок хлеба. А в последнее время
Смертин все четче осознавал, что жизнь — всего лишь роскошь. Как дорогая сигара или глоток пятидесятилетнего коньяка. Дана не всем и притом быстро
кончается.
Этим утром он встал другим. Скорлупа треснула, и мир вновь обрушился на него всей тяжестью, раздражая зудом немытой кожи, болью в
покалеченных ногах, дергающим воспалением верхней десны. Стрингер понял, что, если бы не появился Семецкий, он постепенно превратился бы в бомжа
Зоны. Нечто среднее между человеком и животным. То, что ни те ни другие предпочитают не замечать.
Хоть Семецкий и лишил Смертина счастья, но
фактически помог ему заново родиться на свет.
«Пора кончать с этой Зоной», — твердо решил для себя стрингер.
А для этого ему всего лишь
необходимо доделать свою работу.
В первую очередь Смертин залез в рюкзак и достал камеру. Одному Богу известно, как он умудрился ее сохранить в
этой безумной круговерти. Дико хотелось помыться, и Алексей пытался придумать, как же ему это сделать.
Спали все, кроме Петро. Здоровяк развалился
на куче тряпья и аккуратно ковырял кончиком ножа в патроне дырку.
— Что делаешь? — спросил, потягиваясь, стрингер.
— Оберег. Это же принадлежало
Семецкому, — Петро ловко просунул в отверстие специально заготовленную тесемку, связал узлом концы и повесил на шею.
— А здесь нигде нельзя
искупаться?
— Только в речке. Отсюда недалеко.
— А мне показалось, что от моста прилично, — заметил Смертин.
— Она к селу поворот делает.
Петро довольно смотрел на свою новую игрушку. По лицу расползлась блаженная улыбка, как у барышни, которой подарили блестящую безделушку.
— Проводишь?
Здоровяк замялся. Но потом принял решение и кивнул, правда, без особого энтузиазма. Алексей протянул ему дробовик:
— Возьми пока.
Рябой продрал глаза, непонимающе на них посмотрел и завалился спать дальше.
— Люк плотнее закройте, — буркнул он спросонья.
Смертин, чувствуя,
как напрягся Петро, пошел первым. Здоровяк прикрывал, приготовив дробовик. Впереди замаячило тело Потапа. Алексей сначала хотел обойти его, от беды
подальше, но потом развернулся и направился прямо к покойнику.
— Ты куда? — не понял Петро.
— Переодеваться, — серьезно ответил стрингер.
Он
медленно подошел к останкам сталкера. Сантиметрах в двадцати от головы Потапа стрелял малюсенькими молниями небольшой голубоватый шар, намечая
скорое появление на этом месте «электры». Смертин ухватил труп за ботинок и потянул на себя, чтобы оттащить подальше от аномалии. Петро стоял в
стороне и с интересом наблюдал за действиями журналиста.