Он обустраивал огневую позицию, используя в
качестве опоры для длинного ствола винтовки ось перевернутой тачки. Вот ведь акробат! Да и как только ухитрился через дымоход модифицированную
снайперку протащить?
Нам повезло: инженеры спецназа не знали об этом выходе. А если и знали, то не сочли нужным перекрыть его перед началом штурма, полагая, что
сталкерам хватит ума не пользоваться каменной кишкой, фонящей и благоухающей, что твоя свалка. И хрен угадали. Ума хватило с запасом, изворотливости
— тоже. Но главное, вояки, которые внизу подпалили мусор с целью выкурить беглецов, не могли связаться с теми, кто остался на поверхности, а то бы
нас давно приняли под белы рученьки — полуголых и почти безоружных. Спасибо толстым перекрытиям подвалов Фоллена, что намертво экранируют
радиосигнал, и самому хозяину бара, который скорее всего сейчас заговаривает зубы и умасливает разгневанных штурмовиков.
— Очухался?
— Угу.
— Мой ремень слишком короткий… Снимай-ка портупею, — велел Дрой, отворачиваясь от дыма, валящего из скособоченной трубы. Его сивые брови были
опалены, глаза слезились. — Кхе-мх… Да скорей же шевели мослами! Пацаны передохнут, пока ты тут тупишь!
— Ты-тут-ту, — передразнил я, вставая.
Дрой гневно посмотрел на меня, не въехав в шутку, и раскрыл было рот, чтобы обматерить за нерасторопность, но я не дал ему такого шанса:
клацнул пряжкой и выдернул ремень, подхватив ножны и чехол с ПДА. Мы быстро соорудили сцепку и бросили конец вниз.
— Лёвка, дерни, когда будешь готов! — гаркнул я в коптящее марево.
Через секунду ремень дрогнул. Мы уперлись каблуками в землю, ухватились покрепче и стали тянуть на «раз-два».
Дым мешал сосредоточиться, ботинки проскальзывали на мокром дерне, Лёвка выкрикивал неразборчивые фразы из жерла, и казалось, что его тело с
каждой секундой становится все тяжелее. Ремни натянулись, острые сколы кирпичей увечили их грубую кожу, сцепка дзенькала о стенку. Дело двигалось с
трудом.
Наконец нам удалось приподнять Лёвку настолько, что он ухватился за край трубы и, не обращая внимания на сочащуюся из-под перчаток кровь,
принялся выбираться. Мы подхватили его под мышки и выволокли на воздух.
— С-с-к-корей… ос-с-стальных… — выкашлял он, отползая в сторону и протягивая свой ремень.
Следующим оказался Гост. Сталкер вскарабкался довольно бодро и освободил лаз.
А вот последним полз наш долговязый зануда, и ему досталось по полной. Когда мы общими усилиями вытащили Зеленого из раскаленной клоаки, цвет
его лица строго соответствовал прозвищу. Края штанин превратились в тлеющую бахрому, пристрелянную снайперку сталкер обронил, кожа на лодыжках
покраснела, хотя волдырей заметно не было.
Мы положили Зеленого на доски и брызнули в лицо из фляжки. Его выгнуло дугой, обильно стошнило на собственные колени, но взгляд после этого
слегка прояснился.
— Радиация? — озабоченно спросил парень из клана Лося.
— Не, — Зеленый сплюнул тягучую слюну, — всего-навсего жженое дерьмо.
Я пощелкал перед ним пальцами, привлекая внимание. Зеленый посмотрел на меня вполне осознанно.
Зеленый посмотрел на меня вполне осознанно.
— За тобой кто-то лез? — спросил я.
— Не успели. — Он резко мотнул головой и вновь чуть не сблевал. — Вот же ж напасть… Остальных, видно, скрутили, а мусор сразу подпалили.
— Тогда больше мы сделать ничего не можем, — подвел я черту. — Валим отсюда, пока солдафоны не прочухали, что банда сталкеров виртуозно линяет
у них из-под носа.
— Минор дело говорит, — кивнул Гост. — Мужики, сворачиваемся и уходим дворами. Путь через пустошь-ферму должен быть свободен, выйдем на тропу
чуть западнее Кордона.
Прикрывающие сталкеры попятились, не переставая, однако, пасти проходы. Гнаться за нами, кажется, никто не собирался, но, сами понимаете, в
Зоне лишний раз перестраховаться не помешает. До последнего я ждал, что вот-вот из-за угла прилетит граната или появится штурмовой отряд и вломит
нам по самые ноздри.
Как ни странно, уйти удалось без проблем. Жаль, Ерофею потроха попортили. Эвон как его приложило, аж на философию о чистоте генотипа и здоровье
потомства прошибло. Ну да ничего: выкарабкается, не маленький уже.
Осторожно поддерживая шатающегося Зеленого, мы покинули опасный район, петляя между каркасно-насыпными развалинами и высохшими кленовыми
рощицами. В гуще кривых ветвей торчали бетонные вешки от телеграфных столбов, похожие на огромные костяшки домино. Возле ржавого железнодорожного
полотна, огибающего пустошь-ферму с юга, валялось несколько куч деревянного крошева, которое когда-то было шпалами — в воздухе до сих пор
чувствовался запах креозота. Рельсы в этом месте изгибались и перекручивались, словно корни. Возле сломанной стрелки недвусмысленно белел крупный
осколок черепа. Интересно, чем это их так перекорежило? Похоже на проделки мощной «гравикаракатицы». Да только не могло здесь возникнуть никаких
аномалий: далековато от Кордона. Может, фугас сработал или ракетой с «вертушки» накрыло каких-нибудь не особо удачливых ходоков? Может.
В Зоне все может быть. Гадать — только время попусту тратить. Пустошь-ферма не зря получила свое название. Посреди большого пустыря, на котором
давно не росли ни трава, ни кустарник, стоял дом. Двухэтажный, основательно сложенный из крупного белого кирпича, с мансардой под двускатной крышей,
щербатым крыльцом и угловой верандой. Возле дома ютились сараи, стойло, колодец, чуть поодаль темнела срубовая баня, а проломленные в нескольких
местах ограждения выдавали границы бывших загонов для скота. Ферма вроде бы как ферма — таких десятки и в самой Зоне, и вокруг Периметра, — да была
у нее одна особенность. Любая живность, которая имела неосторожность тут обосноваться, хирела и погибала в течение двух-трех дней от странной
болезни: тело покрывалось язвами, шерсть выпадала клочками, поднималась температура, начиналась лихорадка, и в конце концов тварь божью выворачивало
чуть ли не наизнанку. Великое множество окрестных псов, кошек, сусликов и птиц сдохло в страшной агонии. И не было феномену разумного объяснения.
Радиационный фон мерили — обычный для здешних мест. Аномалий никто не замечал. Химический анализ почвы и воздуха не выдавал серьезных отклонений от
нормы. Будто проклял кто место, и каждая животинка, решившая устроить здесь нору или гнездо, платила жизнью. Мерли все, кроме людей. На человека
энергетика не оказывала столь губительного влияния, как на животных, — разве что башка начинала трещать после часа-другого пребывания на ферме-
пустоши.