— Замри. И не вздумай сплевывать или глотать, — прошипел Гост в самое ухо. — У тебя в горле осколок размером с карандаш.
Хотелось немедленно отхаркнуть острую гадость и заорать: «Сам знаю, пижон ты сраный!» — но я стерпел, понимая, что любое неосторожное движение
или произнесенное слово могут привести к нелепой и крайне мучительной смерти.
Зрение еще не вернулось в фокус, но контуры трубы и силуэт Зеленого, прикрывающего меня уцелевшим зеркалом, уже четко проступали на фоне серого
пейзажа. «Неужто обошлось?».
Радостная мысль обрушилась на меня, будто ведро воды на иссыхающего в пустыне путника. Но следом внутренний взор заполнило свежее воспоминание
о дочери, и на душе потемнело.
В деснах затрепетала боль. Ощущение сочащейся плоти вызвало приток адреналина. В глотке неприятно заклокотало. Голова наклонилась, болтающаяся
на шее дыхательная маска уперлась углом в подбородок, на фильтр закапала кровь, скользнувшая струйкой из уголка рта.
— Хлеборезку растопырь! — рявкнул Дрой, наклоняясь ко мне.
Я вскинул голову и постарался отвалить нижнюю челюсть на максимально возможное расстояние. Почувствовал, как стекло впивается в нёбо. От
чудовищной вспышки боли перед глазами вновь помутнело.
Дрой стянул перчатку и сунул мне в рот два пальца, остро пахнущие гарью и потом. От тошнотворного позыва у меня глаза на лоб полезли, я
автоматически схватился за его локоть, не давая действовать.
— Грабли убери! — прорычал Дрой, пытаясь ухватить скользкий кончик осколка. — Кому сказал, культи прочь, если жить хочешь!
Жить я хотел. Вне всякого сомнения. Но пальцы продолжали сжимать его руку, несмотря на понимание ситуации. Видимо, какой-то древний инстинкт
боязни острия был настолько силен, что нутром игнорировался даже здравый смысл. Бывают случаи, когда потроха не сразу слушаются мозга.
Наконец я заставил себя успокоиться. Медленно разжал пальцы, отпустил локоть Дроя и закрыл глаза. Красная муть тут же поплыла во все стороны, а
режущая боль с новой силой ударила по нервам.
— Не шевелись, — сказал Дрой, сосредоточенно сопя рядом. — Почти ухватил.
Когда рвотные спазмы больше невозможно было сдерживать и мысленно я попрощался со скотским миром, так нелепо убивающим своего верного
подданного, рывок веснушчатого сталкера прервал мои мучения. В хорошем — слава всем Демонам Зоны! — смысле слова.
Полоска зеркала вышла из моего горла, и боль стихла.
Зато кровотечение усилилось. Рот стал быстро наполняться теплым и соленым. Я сплюнул багряные сгустки венозной крови, и меня таки вырвало
аккурат на берц стоящего рядом Госта.
— Сначала пятку чуть не поломал, теперь на ботинок наблевал, — вздохнул он, брезгливо стряхивая желчь с подошвы. — Чем тебе моя нога так не
угодила, родной?
Я хотел съязвить в ответ, но язык ворочался плохо, и получилось лишь невнятное мычание.
— Держи. — Зеленый протер платком «светляк» и протянул его мне. — Клади в рот — остановит кровотечение. У меня ожоги почти зажили, тебе сейчас
нужней.
Небольшой ртутно-зеленый шарик был теплым.
Я прижал его языком к располосованному нёбу и жестом попросил «выверт», чтобы радиации не
нахвататься. Приложил к щеке, облегченно вздохнул. Уже через минуту раны стали затягиваться, хотя до полного заживления было еще далеко.
Лёвка, прикрываясь зеркалом, подошел к нам и пристально осмотрел меня. Удовлетворенно покачал головой.
— Шево башкой мотаешь? — прошепелявил я, поднимаясь. Он показал глазами на свой искалеченный сустав.
— Теперь ты тоже знаком с «миражами».
— Да уж…
Меня передернуло. Образ девочки в серых джинсах стремительно стирался из ложной памяти, но я понимал, что до конца он не исчезнет. В каком-то
уголке сердца теперь навсегда останутся укоризна, истлевшая в детских глазах, и ее последние слова: «Это будет очень больно, па… Тебе надо было
обернуться раньше…». Бр-р-р.
— Коварные штуковины, — понимающе кивнул Лёвка, внимательно следя за моим лицом. — Что видел?
Я промолчал.
— Сильно ребра болят?
— Терпимо.
Только теперь я обратил внимание на остаточную пульсацию в районе солнечного сплетения.
— Мне пришлось в грудак тебе лупить, чтоб воздух из легких вышибить, — объяснил он. — Иначе бы «мираж» тебя наглушняк извел.
— Дал ты жару, брат, — сердито проговорил Дрой, переламывая пресловутый осколок. — Помнишь хоть что-то?
— Не-а.
— Сорвался ты, но Гост быстро сориентировался и втащил твою тушку обратно. Сначала вроде казалось, будто эта мерзость и не подействовала: ты
даже показал Зеленому на пернатого переростка, да так грамотно, словно предугадал следующее движение. Тот вовремя и пальнул из стрелоплюва — больше
не из чего было, я ж не успевал перезарядиться. Но через полминуты проняло тебя по полной. Упер осколок в трубу и стал на него насаживаться —
неторопливо так, со знанием дела. Давненько я ничего жутче не видел… Еле успел тебя, дурака, под челюсть схватить. И то вон какой осколочек зажевал.
Дрой подмигнул и широко осклабился. Меня слегка отпустило при виде его дебильной ухмылки. Сердце забилось ровнее. Тиски всепроникающего холода
наконец разжались.
— Так ты что же, — обратился я к Зеленому, — умудрился из арбалета вожака подстрелить?
— Ага, — гордо выпятил тот нижнюю губу. — Правда, не насмерть, только крыло продырявил. Но он ретировался, а за ним и прихвостни сдристнули.
— Новый вид меж тем, — хмыкнул Гост. Взглянул на Лёвку. — Встречал раньше этого красавца?
— Коракса? Да, видел, — не стал отрицать проводник. — Как раз когда руку сам себе вывихнул.
— Пойдемте уже отсюда, — сказал Зеленый, напуская на себя привычную меланхолию. — Поганое место.
Мы выстроились цепочкой, прикрываясь уцелевшими зеркалами, и осторожно двинулись дальше по трубе. В самом центре изгиба, который не зря
показался нам подозрительным, и впрямь было гнездо. Проходя мимо сложенного из веток «тазика», Дрой не выдержал и пнул его ногой, превратив подобие
порядка в хаос.