— Дядя
Фёдор! — фыркнула девка. — А ты тогда — кот Матроскин. Но лучше просто Матрос.
— Почему? — опешил Серега. Я тоже недоуменно заморгал.
— Ну, как
в том мультике. И подходит к вам, между нами, девочками. Тем более ты в тельнике.
— Не помню я что-то такого мультика, — буркнул я. — Может, у
вас, в Америке…
Договорить мне не удалось. Девка вскочила на ноги и направила на меня свою империалистическую винтовку.
— Ну, ты, Дядя Фёдор!
Еще одно слово про Америку или про шпионов — и я прострелю тебе ногу! Или руку. Выбирай.
Я невольно поджал ноги и спрятал за спину руки.
— Спокойней, Анна, — сказал Сергей. — Брат шутит, он больше не будет. Но, как вы говорите, между нами, девочками, я тоже не припомню такого
мультфильма. Разве что он из новых, тогда я мог пропустить, занят был в последнее время.
— Да какой же он новый! — удивилась Анна. Ствол, правда,
от меня отвела. — Восьмидесятых еще годов, наверное, я его в детстве смотрела.
— Восьмидесятых? — насупился Серега. — В детстве?.. А разве
кинематограф в то время уже был? И сколько же вам тогда лет?..
— Да уж не больше, чем тебе, — фыркнула Анна. — И перестань наконец «выкать»! Чай,
не на официальном приеме.
— Но если вам… то есть, тебе, не больше лет, чем мне, то твое детство пришлось на двадцатые, а то и тридцатые, так?
Теперь настала очередь моргать Анне. Она снова присела на корточки, а «дуру» свою и вовсе забросила за спину.
— Какие тридцатые, Матрос? Сейчас
двадцать первый! Или ты у нас тоже больной?
— Ну вот что, Анна, — вновь свел брови Сергей. — Для начала перестань городить ересь. А еще, если тебя
раздражает, что мы тебя называем шпионкой, то нам, в свою очередь, не нравится, когда нас обзывают больными. Стрелять нам в тебя, правда, нечем, но
крепким словцом припечатать обещаю.
— Так ведь это не я, а ты чушь несешь; как мне тебя еще называть?! Я родилась в девяносто шестом, какое у меня
может быть детство в двадцатых, если они только настали? А до тридцатых еще дожить надо. Между нами, девочками.
— Ерунда какая-то!.. — затряс
головой Серега. И с надеждой посмотрел на меня. — Федь, может, у меня и впрямь мозги клинит? Какой сейчас год, ты говорил?..
— Пятьдесят первый, —
буркнул я. — Во всяком случае, у нас, в СССР. Не знаю, как там у них, в Аме… — Я спохватился и замолчал.
— Так! — поднялась опять на ноги Анна.
Винтовку она доставать не стала, но и взглядом она стреляла по нам вполне себе хлестко. — Придуриваться вы прекращать не собираетесь, как я вижу.
Тогда предлагаю прогуляться. Доведу вас до «Бара», здесь недалече, а там кому-нибудь сдам. Вы со своими прибамбасами мне уже надоели.
— Погоди, —
сказал я, готовый сгореть от стыда. Но терпеть я больше не мог, мочевой пузырь был готов лопнуть. — Ты только не стреляй, но мне нужно отойти.
— Мне тоже, — хмыкнул Сергей.
— Куда это? — нахмурилась Анна.
— Посс…мотреть, как ссолнце всстает, — скривился брат в неуклюжей улыбке.
Похоже,
и его припекло как следует.
Видно было, что девчонка смутилась. И все же сказала:
— Никуда не отходить! Отвернитесь и…
— Тогда уж лучше ты
отвернись, — сказал Серега.
— Нашли дуру! Может, мне еще глаза закрыть и досчитать до ста?..
Я чувствовал, что вот-вот намочу штаны. И меня
вдруг пробрала такая злость, так стало позорно унижаться перед этой… шпионкой не шпионкой, но уж точно не перед образцовой советской комсомолкой,
что я плюнул, вскочил и, расстегивая на ходу ширинку, бросился к ближайшей елке.
— Стой, идиот! — заорала сзади проклятая девка. — Там же
«трамплин»!!!
От неожиданности я замер. И, хоть забежать за елку я не успел, сдерживать физиологию я больше не мог. Струя вылетела метра на два. А
потом… Такое ощущение, что ее там, передо мной, обломали и резко направили вниз. Это выглядело настолько неожиданно и странно, что я разинул рот.
Так и стоял, с открытым ртом, наверное, с минуту, пока не иссяк мой бесконечный, как я уже думал, фонтан. То есть нет, ни о чем я подобном не думал
— лишь смотрел и смотрел, словно на чудо, как струя моей мочи, преломляясь, круто, вертикально, будто падая с неба, разбивается с брызгами о землю.
Еще я обратил внимание, что и земля в том месте имела непривычный цвет — красно-бурый, словно обожженный кирпич. А кусты и деревья, что росли чуть
дальше, выглядели слегка колеблющимися, словно эта кирпичная земля была красноватой от сильного жара.
Застегивая ширинку, я услышал за спиной
чье-то злобное дыхание. Обернувшись, увидел рассерженную, словно раненая тигрица, Анну.
— Я же сказала: не отходить!!! — завопила она. — Ты что,
самоубийца?! Ты бы еще на «электру» поссал!
От такого высказывания, услышанного из уст девушки, я мгновенно, чуть не до слез, вспыхнул. И злость
моя сразу вся улетучилась, и голос пропал…
— Н-но я же н-не знал… — жалобно и противно заблеял я.
— Не знал?! — продолжала орать Анна. — Ты не
знал, что в Зоне на каждом шагу аномалии?! Да у тебя, блин, даже нет индикатора!.. Вы что, в русскую рулетку решили с Зоной сыграть вместе с
братцем?.. Я фигею с вас, господа!..
— Мы тебе не господа, — сжав зубы, процедил я. Злость снова вернулась ко мне, и голос перестал дрожать. А
вместе с этим вспыхнула вдруг в мозгу догадка, объясняющая виденное чудо. — И я не могу знать, какие и где ты еще понаставила ловушки против
советских людей!
Тут Анна выдала такое, что предыдущее смутившее меня выражение показалось мне детской считалкой. Такого потока отборнейших
матюгов я не слышал давно — лишь дворник Архипыч в нашем ленинградском дворе ругался похоже — и то не столь выразительно и экспрессивно.
За
перепалкой с этой злобной вражиной я совсем забыл о Сергее. А он, разумеется, все слышал и уже спешил к нам из-за ближайшей елки. Я бы его вряд ли
услышал — все-таки бывший разведчик умел передвигаться бесшумно, — но меня как раз привлекла чудная рыжая бахрома на одной из еловых веток, словно
пушистое новогоднее украшение. Как раз эту ветку Серега, торопясь к нам, и отодвинул. В следующее мгновение «новогодняя» бахрома плюнула вдруг —
иначе не скажешь — рыжим комком в брата. В руку ему, это я успел заметить, она точно попала, лицо, как потом оказалось, он все же успел отвернуть.