- И играю на гитаре, - добавил он.
- Эй, парень! - воскликнул я. - Что же ты сразу не сказал! Я знаю одно местечко, где ты мог бы играть и клево калымить. Монета есть?
Этот Джоэнис едва лопотал по-английски, и мне приходилось ему все растолковывать. Но он быстро схватывал, насчет монеты и остального, и я
предложил ему на некоторое время обосноваться в моей халупе. Когда девчонка все равно дрянь, почему бы и нет? И этот Джоэнис одарил меня улыбкой
и сказал: конечно, он согласен. Еще он поинтересовался обстановкой и как тут можно поразвлечься. Он казался вполне в норме, даром что
иностранец, и я его успокоил, что девчонки есть, а насчет других развлечений пускай пока держится меня, а потом видно будет. Он вроде усек, и мы
двинули на хату. Я дал ему бутерброд с настоящим ржаным хлебом и куском швейцарского сыра - из Швейцарии, а не из Висконсина. Джоэнис был
абсолютно на нуле, и мне пришлось ссудить его бренчалкой, так как свою гитару он оставил на островах, не знаю уж, где эти острова. И в тот же
вечер мы выступили в кафе.
Надо сказать, что Джоэнис наделал переполоху своей гитарой и песнями, потому что пел на никому не понятном языке и мелодии были малость
занудливы. Туристы пришли в поросячий восторг, будто им задаром отвалили акции “AT и Т” <Американская телефонная и телеграфная компания.>
Джоэнис сорвал восемь долларов, чего хватило на пузырь русской - только не надо зудеть мне про патриотизм - и еще кое-какую закусь. И к нему
приклеилась одна крошка не более пяти футов роста, потому что таким уж был Джоэнис. То есть он был высокий и здоровый, с широченными плечищами,
да еще копна выгоревших волос. Для такого, как я, это посложнее, потому что хотя у меня и борода, и сам я крепкого сложения, но порой мне
приходится потратить на поиски немало времени. А к Джоэнису их тянуло прямо как магнитом.
И вот Джоэнис, и эта крошка по имени Диедри Фейнстейн, и еще одна подружка, которую она взяла на мою долю, - все пошли ко мне. Я показал
Джоэнису, как разминать зернышки и все прочее, мы наширялись и забалдели. То есть у нас был нормальный приход, а вот Джоэнис засверкал, как
тысячеваттная фара “мазды”. И хоть я предупредил его о фараонах, которые бродят по улицам и аллеям Сан-Франциско, ища, кого бы упрятать в свои
новенькие расчудесные тюрьмы, Джоэнису было море по колено. Забрался он на кровать и стал толкать речь. Речь получилась потрясная, потому что
этот жизнерадостный, улыбчивый парень из далекого захолустья действительно растрогался до глубины души. И сказал он так:
- Друзья мои, я пришел к вам из земли пальм и песка в надежде сделать славные открытия. Я считаю себя счастливей всех смертных, ибо в
первый же вечер был представлен вашему кумиру, Королю Травке, и возвышен им, а не унижен. Мне явились чудеса этого мира, которые сейчас розовеют
перед моими глазами и низвергаются радужным водопадом. Своего дорогого друга Лама я могу лишь бесконечно благодарить за это битниковское
действо. Моей новой возлюбленной, сладчайшей Диедри Фейнстейн, я позволю себе сказать, что вижу разгорающееся внутри меня великое пламя и
чувствую сотрясающую меня бурю. Подружке Лама, чье имя я, к сожалению, не разобрал, спешу поведать, что люблю ее любовью брата, страстной и в то
же время невинной, как новорожденный младенец. А...
Надо сказать, что у этого Джоэниса голос был неслабый, то есть он ревел, как морской лев в брачный период, а такой звук никак не назовешь
тихим.
Соседи сверху - они у меня добропорядочные граждане, которые встают в 8 утра и отправляются на работу, - стали стучать в потолок и орать,
что чаша их терпения переполнилась и что они вызвали полицию, то есть фараонов.
Джоэнис и девочки были в отрубе, но я всегда сохраняю ясную голову на случай опасности, что бы ни клубилось в легких и ни струилось в венах
Я хотел спустить оставшуюся травку в туалет, но Диедри, вконец рехнувшаяся от этого зелья, потребовала спрятать зернышки в самом интимном месте
ее тела, где, по ее словам, они будут в полной безопасности. Я выволок их всех на улицу (причем Джоэнис не пожелал расстаться со своей гитарой)
как раз вовремя. Подкатил фургон, и из него высыпали фараоны. Я настропалил свою команду идти прямо, как солдатики, потому что лучше не шутить.
Мы шагали кое-как, а фараоны пристроились рядом и стали бросать нам замечания насчет битников, аморального поведения и всего такого. Я
старался, чтобы мы топали вперед, но с Диедри было не совладать. Она повернулась к фараонам и выложила все, что о них думала. Это очень
неразумно, если у вас такое богатое воображение и такой лексикон, как у Диедри.
Их старший, сержант, сказал:
- Ладно, сестрица, пошли-ка с нами. Мы тебя забираем, усекла?
И они поволокли отбрыкивающуюся Диедри к своему фургону. Я заметил, что лицо Джоэниса принимает задумчивое выражение, и понял, что беды не
миновать, потому что он, наширявшись, уж очень сильно возлюбил Диедри и вообще всех, кроме фараонов.
Я сказал ему:
- Парень, не вздумай что-нибудь выкинуть. Нашему веселью пришел конец, а если Диедри с нами не будет, то на нет и суда нет. Она вечно не в
ладах с фараонами, с тех пор как приехала изучать Дзен. Ее забирают все время, и ей это совершенно по нулям, потому что ее отец - Шон Фейнстейн,
который может купить все, что ты успеешь перечислить за пять секунд. Она очухается и выйдет. Так что и пальцем не шевели, даже не оглядывайся,
потому что твой отец - не Шон Фейнстейн и вообще не кто-нибудь, о ком я слыхал.
Вот так я пытался успокоить и урезонить Джоэниса. Но он встал как вкопанный. В свете уличного фонаря, с гитарой в руке, он выглядел
настоящим героем.
- Чего тебе надо, малый? - поинтересовался сержант.
- Уберите руки от этой девушки! - потребовал Джоэнис.
- Эта наркоманка, которую ты называешь девушкой, нарушила статью четыреста тридцать один дробь три Уголовного кодекса города Сан-Франциско.
Так что не суй нос не в свое дело, приятель, и не вздумай бренчать на этой укулеле на улицах после двенадцати ночи.
Я хочу сказать, что по-своему этот сержант был совсем неплохим парнем.
Но здесь Джоэнис толкнул речь, то есть не речь, а конфетку. К сожалению, я сейчас не припомню дословно, но смысл ее сводился к тому, что
законы создаются людьми и, следовательно, должны учитывать дурную натуру человека и что подлинная мораль заключается в следовании истинным
требованиям просвещенной души.
- А, красный... - пробормотал сержант. И в мгновение ока, а то и быстрей они затащили Джоэниса в фургон.
Само собой, Диедри на следующее утро выпустили - может, из-за отца, а может, и из-за ее неотразимого поведения, известного всему Сан-
Франциско. Но Джоэнис, хоть мы и перерыли всю округу вплоть до Беркли, как в воду канул.
Говорю вам, как в воду канул! Что случилось с этим светловолосым, обожженным солнцем трубадуром с сердцем большим, как мир? Куда он пропал
с моей гитарой и с моей почти самой лучшей обувкой? Полагаю, одни фараоны знают, а они-то уж не скажут.