Они, правда, были без мечей и даже без кинжалов, разве что с финками, но раскидать их было не так‑то просто. Главным образом потому, что кидать некуда.
В конце концов команда поступила элементарно. Гюрза со своими людьми взлетел наверх и перекрыл вход на один эскалатор, а телохранители Гарина внизу дали спуститься всем, кто уже ступил на него. Им даже помогли, так что сатанисты сверху катились кубарем.
— Я же сказал — без жертв, — раздраженно упрекнул охрану Гарин, но телохранители уже не обращали внимания на его команды. Их задачей было довести президента Экумены невредимым до университета, а все остальное было неважно.
— Что здесь творится? — резко спросил Гарин наверху у капитана Морозова. Капитан жил в Москве и патрулировал ее регулярно, так что он лучше других мог ответить на этот вопрос.
Но и он оказался бессилен.
— Не знаю, — покачал головой офицер Аквариума. — Неделю назад этого не было.
На площади перед университетом бушевала черная толпа. Факела и свечи создавали впечатление нарождающегося пожара. На правом фланге скандировали «Костя» и «Алиса», а на левом «Сатана» и «Люцифер». Но что удивительно, люди в черном не пытались прорвать оцепление спецназа. Просто впереди уже не скандировали, а кричали солдатам вразнобой:
— Пустите нас в храм! Мы хотим видеть главную мессу!
Нагая блондинка, которую Гарин собственноручно силой тащил наверх, отчаянно сопротивлялась, восклицая:
— Отпустите меня к нему! — и не было сомнений, что под «ним» она разумеет сатану.
К счастью, она была чем‑то одурманена, и ее усилия не слишком обременяли Гарина. Старший телохранитель подхватил девчонку с другой стороны, а вскоре она и вовсе перестала отбиваться, заметив, что ее влекут в то самое здание, куда все остальные мечтают, но не могут прорваться.
— Мы хотим видеть главную мессу! — крикнул какой‑то осатанелый подросток чуть ли не в ухо Гарину, и тут же получил локтем по носу. Гюрза не стеснялся в средствах, а со стороны оцепления набежала подмога, и через минуту Гарин оказался в спокойном вестибюле, который был освещен электрическим светом.
Выпустив из рук обмякшую девицу, Гарин остановился посреди холла и громко бросил в пространство:
— Хоть кто‑нибудь может объяснить мне, что здесь творится?
И тут же услышал голос молодого человека с аккуратной бородкой, который с улыбкой шагнул навстречу.
— Ничего особенного, — сказал он. — Просто город снова сошел с ума. Пора бы уже привыкнуть.
18
Сообщения о том, что осатаневшая толпа громит рынки в Москве, и о том, что несметные полчища амазонок грабят караванные амбары на Верхней Истре, дошли до Варяга одновременно.
Откуда взялись на Верхней Истре несметные полчища амазонок, информаторы не уточняли, зато про осатаневшую толпу Варяг и сам все знал. Люди сотнями снимались с места прямо под носом у главаря мафии и уходили в Москву бить очкариков.
Бандиты, уже снявшие свои понтовые темные очки, провожали их недоуменными взглядами и ждали указаний руководства. А руководство пребывало в прострации.
Как хорошо было раньше. Лохи платят, бандиты жируют, милиция не вмешивается. А теперь непонятно — кто бандиты, кто лохи, а кто милиция. Вроде, бандиты должны быть довольны, потому что милиции не стало совсем, и город перешел в их руки без борьбы — упал на ладони, как спелый плод. Но вот ведь какая беда — лохи стали вести себя неправильно.
Вместо того, чтобы платить бандитам и молчать себе в тряпочку, они то борзеют, то шизеют. И наказать оборзевших тоже не получается. Варяг явился разбираться, как положено, а лохи сделали ему ручкой и ушли громить его рынки, оставшиеся без защиты.
Варяг поначалу решил, что это отвлекающий маневр — удар по тылам, чтобы вернуть его в Москву. Но был он какой‑то странный, этот удар. Дачники грабили без разбора и торговцев мафии и своих же собратьев, которые мирно распродавали остатки своего урожая.
Они вели себя, как один большой дикий зверь, которому просто хочется есть.
Но что было делать Варягу? Спасать старое добро или добывать новое?
И он стал делать то, что было в этой ситуации наиболее естественно — срывать зло на подчиненных.
— Мне этот беспредел надоел! — шумел он и намекал на оргвыводы, в случае если оный беспредел не прекратится в кратчайший срок.
Но приближенные в упор не понимали намеков и не желали брать ответственность на себя. Они требовали конкретных указаний.
Пришлось прямо приказать штатной охране рынков возвращаться в Москву. Это ребята поняли, но как‑то не до конца. И в силу недопонимания не торопились покидать сельскую местность. А на простой вопрос «Почему?» отвечали путано и неуверенно.
Тут и всплыла тема сатанистов, которые, прознав про нашествие дачников, пылающих праведным гневом по адресу масонов‑очкариков, по наущению сатаны напустивших на поля чумную саранчу, решительно встали на защиту здания на Воробьевых горах.
А кормились они, разумеется, тоже с рынков и тоже бесплатно и без спросу. Но их варяги боялись больше, чем всех дачников вместе взятых. Потому что дачники — это лохи, а сатанисты — это психи и притом буйные. Отморозки одним словом. А иметь дело с отморозками в таком количестве опасно для жизни.
Рыночную охрану пришлось вышибать из Дедовского пинками, но не было никаких гарантий, что они дойдут до места. О том, что будет с ними там, Варяг и думать боялся.
Но сам он в Москву не поехал. Он любил доводить всякое дело до конца, а сейчас ему открылась дорога на Нижнюю Истру. Ее никто не охранял. Самооборонщики ушли в Москву в первых рядах.
Да и охранять было некого. Массовая истерика катилась лавиной, захватывая женщин и унося их в том же направлении. Только если мужчин все время срывало с генеральной линии на второстепенные дела — грабеж и пьянку, то бабы с оловянными глазами перли напролом прямо к цели.
Это было похоже на пляску святого Витта1, которая вот так же охватывала многотысячные массы людей в средние века.
Когда отряд Варяга вошел в Гапоновку, он обнаружил там только несколько семей, не поддавшихся общему безумию, и стаю нечистой силы из Ведьминой рощи, которая тащили все, что плохо лежит.
К нечистой силе примыкали дети — совершенно непонятно чьи. Воинство Варяга спугнуло сразу всех, включая и добропорядочные семьи, так что в Гапоновке остался один Сашка‑баптист в разбитых очках.
И тут до Варяга дошло, что ему тут совершенно нечего делать. Вскрывать дачные кладовые и погреба бессмысленно. Вывозить их содержимое некому и некуда. Заставлять боевиков работать носильщиками — это будет самый настоящий беспредел, и Варяг об этом даже не думал.
Он думал спалить мятежные деревни к черту, но это следовало делать в присутствии их жителей. А без них как‑то и не в тему.
— Это не по‑божески, — сказал и юродивый Стихотворец.
— Так я же и не бог, — усмехнулся Варяг, но Гапоновку оставил нетронутой.
А самое разумное предложение сделал Мечислав Кировец, который вообще отличался умом и сообразительностью.
— Надо взять что положено с тех, кого найдем. А когда остальные будут возвращаться, брать долю с каждого по мере поступления.
— А они будут возвращаться? — спросил Варяг.
Опасения были не напрасны. Ведь все дачники — бывшие москвичи, у них в городе жилье и все такое. Могут там и остаться.
Это как звезды лягут.
— Посмотрим, — сказал Мечислав.
— Ты бы лучше посмотрел, что там в верховьях творится, — предложил Варяг.