– В мире не осталось ни мужчин, ни женщин, ни детей! – неизменно восклицал Агамемнон в каждой ахейской ставке. – Только мы и подлые троянцы. Стоило нам обратиться спинами к олимпийцам, хуже того, обратить против них свои сердца и руки, как боги похитили нашу надежду – наших жён, родных, отцов и рабов.
– Они все умерли? – непременно вскрикивал кто-нибудь в каждом лагере, заглушая страдальческие вопли товарищей.
И ночь исполнялась горестными стенаниями. Пространнодержавный поднимал руки, прося тишины, и выдерживал жуткую паузу.
– Следов борьбы не обнаружено, – наконец изрекал он. – никакой крови. Никаких разлагающихся трупов, брошенных на потеху собакам и птицам.
И всякий раз, под любым шатром, доблестные соратники царя – матросы, охрана, простые солдаты и предводители, сопровождавшие Агамемнона в плавании, – отдельно беседовали по душам с товарищами по рангу. К рассвету каждый на берегу внял ужасающей вести, и парализующий страх уступил место бессильной ярости.
Вся эта история отлично играла на руку братьям Атридам, втайне желавшим не только возобновить осаду Трои, но и свергнуть самозваного диктатора, быстроногого Ахиллеса. Менелай потирал руки, предвкушая, как через пару дней, если не часов, Агамемнон вернёт себе законное место главнокомандующего.
К утру, когда царь закончил дежурный обход лагерей, прославленные военачальники – Диомед, Большой Аякс Теламонид, рыдавший, как дитя, услышав об исчезновении людей с милого Саламина, Одиссей, Идоменей, Малый Аякс, разбитое сердце которого обливалось кровью, разделяя горести земляков-локров, и даже словоохотливый Нестор– разошлись по своим шатрам, чтобы забыться коротким, тревожным сном.
– Теперь выкладывай новости об этой треклятой битве с бессмертными, – сказал Агамемнон Менелаю, оставшись с ним наедине в центральной ставке лакедемонцев, окружённой верными полководцами, охраной и копьеборцами – разумеется, те стояли на почтительном расстоянии, дабы никто не подслушал той беседы повелителей.
Рыжеволосый Атрид рассказал обо всём; о постыдных ежедневных сражениях между магией моравеков и божественным оружием олимпийцев, о поединках, унёсших жизнь Приамида и некоторых героев помельче с троянской и ахейской стороны, и о вчерашнем погребальном обряде. Агамемнон и сам мог видеть восходящий дым от костра и пламя над илионской стеной, исчезнувшие всего час назад.
– Тем лучше, – произнёс пространнодержавный, вонзая сильные белые зубы в молочного поросёнка, зажаренного на завтрак. – Обидно только, что Аполлон прикончил Париса… Мне не досталось.
Менелай рассмеялся, отрезал себе ножку, запил её вином и поведал о первой супруге покойного, Эноне, явившейся ниоткуда, чтобы шагнуть в шумное пламя.
Бывший главнокомандующий расхохотался.
– Жаль, что на её месте не оказалась твоя сучка Елена!
Младший брат кивнул, но сердце при звуках знакомого имени болезненно подскочило в груди. Потом изложил бредовые обвинения Эноны в адрес Филоктета, якобы убившего Приамида, живописал всколыхнувшую весь город ярость, из-за которой данайцам пришлось поспешно ретироваться.
Агамемнон шлёпнул себя по колену.
– Превосходно! Это была предпоследняя капля. В течение суток я сумею растормошить недовольных ахейцев, поднять их на дело. Ещё до исхода недели Троянская война вспыхнет с новой силой, брат. Клянусь землёй и камнями на могиле нашего отца.
– Но боги… – заикнулся рыжеволосый.
– Боги богами, – с нерушимой уверенностью в голосе оборвал его брат. – Зевс, как всегда, будет сохранять нейтралитет, кое-кто станет помогать этим хнычущим, обречённым троянцам, большинство поддержит нашу сторону. Только на сей раз мы закончим работу, за которую взялись.
В течение суток я сумею растормошить недовольных ахейцев, поднять их на дело. Ещё до исхода недели Троянская война вспыхнет с новой силой, брат. Клянусь землёй и камнями на могиле нашего отца.
– Но боги… – заикнулся рыжеволосый.
– Боги богами, – с нерушимой уверенностью в голосе оборвал его брат. – Зевс, как всегда, будет сохранять нейтралитет, кое-кто станет помогать этим хнычущим, обречённым троянцам, большинство поддержит нашу сторону. Только на сей раз мы закончим работу, за которую взялись. Недели за три от Илиона не останется камня на камне, лишь пепел и кости.
Менелай опять кивнул. Конечно, ему было интересно узнать, как Агамемнон собирается восстановить мир с Олимпом и низложить непобедимого Ахиллеса, но сердце жгла иная забота.
– Я видел Елену, – промолвил он, чуть заметно споткнувшись на имени бывшей супруги. – Ещё бы пару секунд, и я бы её убил.
Старший Атрид утёр лоснящиеся губы, сделал глоток из серебряной чаши и выгнул бровь, показывая, что внимательно слушает.
Обманутый муж поведал о своих твёрдых намерениях, о подвернувшейся возможности, наконец, о том, как всё пошло прахом, когда внезапно явилась Энона и обратила гнев троянцев на головы почётных ахейских гостей.
– Нам ещё повезло уйти живыми из города, – в который раз прибавил он.
Агамемнон прищурился на далёкие стены. Где-то завыла сирена, установленная моравеками; над городом взвился реактивный снаряд и устремился к невидимой олимпийской цели. Защитное поле над греческой ставкой напряжённо загудело.
– Если хочешь порешить Елену, – изрёк умудрённый опытом Атрид, – сделай это сегодня. Теперь же. Утром.
– Этим утром? – Менелай провёл языком по губам. Даже перемазанные свиным жиром, они всё равно оказались сухими.
– Этим утром, – повторил бывший и будущий предводитель данайских армий, собравшихся у стен священного Илиона. – Через день или два мы нагоним такого страху, что презренные троянцы снова запрут свои долбаные Скейские ворота.
Младший брат покосился на городские стены, облитые розовыми лучами зимнего восходящего солнца.
– Меня не впустят просто так… – в огромном смущении начал он
– Переоденься, – перебил Агамемнон. Потом отпил ещё и громко рыгнул. – Подумай, чтобы сделал Одиссей… в общем, какой-нибудь хитроумный проныра, – торопливо прибавил он, осознав, что Менелаю, как и любому аргивскому гордецу, сравнение не придётся не по нраву.
– И как же мне переодеться? – хмуро спросил тот.
Пространнодержавный указал рукой на собственный царский шатер из багрового шёлка, раздувающегося на ветру неподалёку.
– У меня ещё цела шкура льва и шлем из вепря, утыканный снаружи клыками. В прошлом году Диомед без труда пробрался таком виде в город, когда они с Одиссеем пытались выкрасть палладий. Уродский шлем спрячет рыжие кудри, клыки замаскируют бороду, под шкурой укроются сверкающие доспехи, так сонная стража примет тебя за одного из этих варваров, их союзников, и пропустит без лишних подозрений. Однако спешить все-таки надо – пока охранники не сменятся и обречённый город не захлопнет ворота.
Менелай размышлял не долее нескольких мгновений. Затем поднялся, крепко хлопнул брата по плечу и пошёл к шатру, чтобы переодеться и запастись клинком понадёжнее.
8
Фобос смахивал на огромную, пыльную, исцарапанную маслину с огоньками около углубления. Манмут объяснил Хокенберри, что вмятина – это кратер Стикни, а вокруг расположись база моравеков.
Нельзя сказать, чтобы схолиаст пережил путешествие, не испытав прилива адреналина. Прежде мужчина видел шершни только снаружи и, не заметив ни единого иллюминатора, полагал, что лететь придётся вслепую, в крайнем случае – глядя на телемониторы.