Мне кажется, это вполне здравомыслящее предположение, и оно позволит нам избавиться от Постоянной Планка – здесь я согласен с Ретмой что в подобной ситуации это всего‑лишь мешающий фактор – и тогда мы может работать с противоположными знаками на условиях старой теории нейтринно‑антинейтринной природы тяготения Шиффа. Кроме того, ее с той же легкостью можно подвергнуть квантованию.
– Но только не по условиям Греба, – возразил доктор Шлосс.
– Дело не в этом, Шлосс, – возбужденно возразил ему Джейк. – Условия Греба не переходят; они применимы к нашей вселенной, и возможно, они применимы и на другой стороне. _Н_о _о_н_и _н_е_ п_е_р_е_с_е_к_а_ю_т_с_я_. Что нам по‑настоящему нужно, так это функция, которая могла бы допустить подобное пересечение. Либо какое‑то предположение, подходящее к фактам, которое позволило бы нам полностью освободиться от перехода. Именно об этом и говорил Ретма, если только я его правильно понял, и я считаю, что он прав. Если у вас нет уравнения описания такого перехода, которое совершенно нейтрально в любой точке пространства Гильберта, тогда вы автоматически приходите к предположению о реальности существования Ничейной Земли. А здесь мы вынуждены начать с полного ОТРИЦАНИЯ.
Эстелль остановилась у двери и повернулась к невидимому источнику голоса ее отца.
– Папочка, – сказал она, – если это все равно, что переводить Онианскую математику на математику Новой Земли. И если вам приходиться иметь дело с Ничейной Землей, почему бы вам не начать с пуль?
– Идем, дорогая, – сказала Ди. Дверь закрылась.
После этого в комнате воцарилась весьма протяженная тишина.
– Вы позволяете этим детям просто растрачиваться впустую, Мэр Амальфи, – наконец сказал Мирамон. – Почему вы это делаете? Если бы вы только наполнили их умы фактами, которые им необходимы – и это так легко, как вы хорошо знаете, вы научили нас, как это делать…
– С нами это уже теперь не так легко, – вздохнул Амальфи. – Мы гораздо старше вас; и мы больше уже не разделяем ваше озабоченность суть вещей. И ушло бы слишком времени на объяснение, как мы пришли к такому пути. А теперь у нас достаточно много других проблем, с которыми надо разбираться.
– Если это правда, – медленно произнес Мирамон, – тогда действительно не имеет смысла говорить об этом. В ином случае я должен буду испытывать жалость к вам; а этого не должно произойти, иначе – мы все пропали.
– Ну, не совсем так, – несколько натянуто улыбнулся Амальфи. – Нет ничего совершенного конечного. Так на чем мы остановились? Это всего‑лишь только начало конца.
– Если бы вселенной было суждено существовать бесконечно, Мэр Амальфи, – сказал Мирамон, – я все равно, так никогда бы и не смог понять вас.
И таким образом, предательство свершилось. Уэб и Эстелль так никогда и не услышали ничего из весьма напряженной и горькой беседы между Амальфи и Хэзлтоном через триллионы и триллионы миль бескрайнего пустого пространства между планетой Он и Новой Землей, которая в результате заставила Хэзлтона отозвать свою жену домой, прежде, чем она еще в большей степени противопоставит себя Онианам; не знали они в точности и почему отзыв Ди означал и их отзыв. Они просто повиновались, молча и внутренне сожалея, волей‑неволей, выражая свое несогласие полным молчанием – единственным, имевшимся в их распоряжении оружием – их мятежом против неразумности логики взрослых. И в сердцах своих они понимали, что им было отказано в первой настоящей вещи, которую они желали, за исключением друг друга.
А время неумолимо двигалось к концу.
5. ДЖИХАД
Этот разговор в особенной степени оказался болезненным так же и для Амальфи, несмотря на многие века приобретенного опыта из наличия расхождений во мнении с Хэзлтоном, обычно заканчивавшихся навязыванием мнения Амальфи, если не существовало никакого иного пути обойти его как‑то иначе.
А время неумолимо двигалось к концу.
5. ДЖИХАД
Этот разговор в особенной степени оказался болезненным так же и для Амальфи, несмотря на многие века приобретенного опыта из наличия расхождений во мнении с Хэзлтоном, обычно заканчивавшихся навязыванием мнения Амальфи, если не существовало никакого иного пути обойти его как‑то иначе. В этом споре присутствовало нечто, имевшее некую неприятную нотку для Амальфи, однако он достаточно хорошо понимал, в чем оно заключалось: это бесплодный, короткий и бесстрастный «осенний роман» с Ди. И сейчас, отсылая ее домой, к Марку, несмотря на то, что он считал это необходимым, это действие весьма откровенно оказалось возможно интерпретировать, как акт мести в отношении когда‑то любимого человека, которого уже больше не любишь. Подобные разрывы довольно часто случались между возлюбленными, и об этом Амальфи очень хорошо знал.
Но предстояло сделать столь много всего, что он смог забыть об этом, после того, как Ди и дети отбыли на космолете. Но, тем не менее, ему не дали возможности позабыть об этом надолго – и в действительности – всего лишь на три недели.
Обсуждение надвигающейся катастрофы, наконец, вошло в такую стадию, когда оказалось уже просто невозможно избежать работы с противодействующими градиентами энтропии, и таким образом, обсуждение вошло в область, когда уже только одни слова никого больше не удовлетворяли – в действительности, на них вообще теперь вряд ли можно было рассчитывать. Эффект, заключавшийся в этом, оказался следующим: все участники обсуждения, в основном бывшие инженерами или администраторами, или и тем и другим вместе, например как Амальфи или Мирамон, или в основном философами, как например Гиффорд Боннер, оказались вынуждены перейти в разряд свидетелей; так что теперь обсуждения переместились в офис Ретмы. Амальфи присутствовал на них, когда только у него находилось время, потому, что он не мог знать, когда Ретма, Джейк или Шлосс вернутся назад из своей символической стратосферы и скажут что‑то такое, что он сможет понять и использовать.
Тем не менее, сегодня в офисе стояла ненастная погода. Говорил Ретма:
– Как мне видится, проблема в том, что время в нашем понимание не является процессом, который мог бы течь в обратном направлении. Например, мы можем написать вот такое диффузионное уравнение. Он повернулся к доске – «исследовательскому инструменту» физиков‑теоретиков с незапамятных времен в любых условиях – и написал:
2 2 2 2
d G d G d G 2 d G
– – + – + – = a ‑
2 2 2
dx dy dz dt
Для удобства Джейка, над головой Ретмы небольшая телекамера фиксировала свой телевизионный глаз точно на отметках, оставляемых мелом.
– В этой ситуации "а" в квадрате – действительно является постоянной, так что ее можно предсказать только для какого‑то будущего времени t, но не для более раннего времени t, потому что выражение для обратного временного потока отличается от приведенного.
– Странная ситуация, – согласился Шлосс. – Это означает, что при любой термодинамической ситуации, нам необходимо иметь более точное знание будущего, чем то, что мы знаем о прошлом. Во вселенной же антивещества все это должно быть наоборот – но только лишь с _н_а_ш_е_й_ точки зрения; гипотетически наблюдатель, живущий при их законах и созданный из их энергий, я предполагаю, не смог бы заметить различия.
– А не можем мы написать конвергентное уравнение для обратного временного потока? – спросил голос Джейка. – Такое, которое описывало бы их ситуация так, как мы ее видели бы, в случае такой возможности? Если мы не можем этого сделать, то я не вижу, каким образом мы сможем разработать приборы, способные обнаружить такие отличия.
– Это можно сделать, – ответил Ретма.