Но Симон повелительно указал вверх, и я нехотя сделал шаг.
Их оказалось слишком много, этих шагов. Я едва не утыкался носом в снег, ноги то и дело соскальзывали, противно дрожа. Один раз я глянул вниз, но лучше бы этого не делал: едва не сорвался в головокружительную пустоту. Все же успел заметить, что вертолет сел на ровном участке ледника - черная клякса в белой бездне, - а вокруг копошится несколько фигурок. Я повис на ледорубе и стал ошалело подтягиваться дальше.
Наконец склон стал положе, и я обрадовался, но тут что-то противно просвистело возле уха.
– Стреляют, - спокойно сказал Симон и покопался в снегу. - Быстрее!
Перегиб склона на время скрыл нас, и монах протянул ладонь. На ней лежала странная полупрозрачная пулька с концом в виде иглы.
– Наверное, что-то снотворное, - дрожащим голосом предположил я.
Симон равнодушно кивнул и оборонил пульку в снег.
– Ты представляешь для них ценность, убивать пока не хотят. Но вряд ли это профессионалы, если бы в кого-нибудь из нас попали, вниз долетел бы только мешок с костями.
Про 'мешок с костями' мне не понравилось, но тут мы сделали последние шаги и оказались на площадке.
Теперь стыдно признаться, но я издал жалкий писк. Вместо ожидаемого перевала я увидел жуткое сверкание льда, чуть не вертикально уходящего к небу. Нагромождение ледяных утесов, а между ними голубые и черные тени. Будто исполинская лестница расколотого трещинами льда вела к призрачно нереальной кромке снегов.
– Что это? - сипло спросил я.
– Адишский ледопад, - в голосе монаха прозвучало странное восхищение. - Самый большой на Кавказе.
– Мы тут не пройдем, - уныло сказал я.
– Пройти можно, - не согласился Симон. - Если подняться выше, то там можно перейти на скалы, а потом траверсировать склон Катынтау.
– Катынтау… - мой голос упал. - Это же Безенгийская стена!
Безенгийская стена - самый высокий участок Главного Кавказского хребта. Скальные отвесы и грандиозные ледопады с юга, и двухкилометровая снежно-ледовая стена с севера. Все маршруты высшей категории сложности! Куда меня завел Симон?
– Надо спешить! - глаза монаха под прямыми бровями приобрели цвет зеленоватого льда. - За нами гонятся опытные люди с альпинистским снаряжением.
Он повернулся и легко зашагал по снегу. Даже не проваливался при этом, и я вспомнил эльфа Леголаса из фильма 'Властелин колец'…
– Надень кошки, - повернулся монах. - Снег слишком плотный.
Я прицепил кошки, хотя не видел большого смысла. Нас скоро догонят, альпинист из меня неважный. Вдобавок снежный склон сужался кверху, заканчиваясь клином под ледяными утесами. Там нас и возьмут.
Все же я потащился вверх, вбивая передние зубья кошек в снег и опираясь на ледоруб. Снова холод коснулся волос, и я понял, что это ветер переваливает через закованный в лед гребень Безенгийской стены. Снежные флаги веяли там в вышине…
На подступах к серакам я оглянулся снова.
И испытал шок - четыре темных пятнышка уже приближались к площадке, где мы были недавно. Рассмотреть их четко не удавалось: глаза резал свет, отраженный от ледяных глыб.
Еще с десяток метров, и на нас упал холод и голубая тень - мы оказались у подножия ледяных утесов.
– Постой здесь, - коротко сказал монах и пошел в сторону по повисшему над пустотой ледяному гребню. Я даже ахнул.
Через минуту монах появился и со странной улыбкой подошел ко мне.
– Держи. - На ладони у него лежал красивый фиолетовый цветок. - Это большая редкость.
Таких цветов я раньше не видел - нежно-фиолетовые лепестки и пушистая зеленая сердцевина. От цветка исходил тонкий аромат, что необычно для горных цветов.
А Симон замер, оглядывая ледяные утесы, и лицо в голубоватом свете сделалось необычным - жестким и мечтательным одновременно.
Словно в храме, где вместо свечей на солнце горят ледяные острия.
Фигурки появились на площадке внизу, снова прозвучал выстрел, и на нас брызнули осколки льда. У меня ослабели колени.
– Быстрее за мной, - деловито сказал монах. - Спрячемся в бергшрунде.
Я потащился следом, вяло высматривая, где он добыл цветок, но видел вокруг только снег и лед… Когда оказались перед темной пастью трещины, я оглянулся, и склон чуть не уплыл из-под ног, по столь узкой тропе мы прошли. В белесой бездне под нами ползли черные фигурки.
Бергшрунд - трещина между ледником и скалой - в этом месте напоминал ледяную пещеру, но ниже расширялся и зиял чернотой. Повинуясь жесту Симона, я забрался под каменный свод. Хотя какой в этом смысл? Нас легко найдут.
Мой проводник не спешил следом, нелепые гамаши и потрепанный край подрясника маячили прямо перед моими глазами.
– Зря они стреляли в этих горах… - непонятно к чему произнес он. А потом вдруг… запел.
Странная это была песня - без слов. И странные звуки - гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях…
Но этой песне ответил гром!
Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого - весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, но все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.
Грохот стоял неописуемый, словно вся ледяная исполинская лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось - то ли размозжит головы о каменный свод, то ли улетим на льдине в раскрывшуюся бездну.
Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.
Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам здорово повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, всё было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада.
Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета - на пологой части ледника просто появился холм.
'Зря они стреляли в этих горах', - вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я полюбовался им, отряхнул и заботливо спрятал в бумажник. Потом оглянулся: где монах?
Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Видимо, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутновато-голубым зеркалом.
Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катынтау.
'И нам туда лезть?', - панически подумал я.
Монах обернулся и помахал рукой:
– Поднимайся, Андрей!
Я стал взбираться к нему. Вот влип - со спятившим монахом на самом грандиозном ледопаде Кавказа! Но тут стало не до рассуждений. Ветер словно сорвался с цепи: сек снегом глаза, раздувал куртку, пытался сбросить в бездну, где уже бесновалась белая круговерть. Ясная погода в одну минуту сменилась пургой.
Наконец обледенелые гамаши монаха оказались на уровне моих глаз, но тут яростный порыв ветра буквально сдул меня - ноги заболтались в пустоте, одна рука сорвалась с ледоруба, и я отчаянно пытался удержаться за металлический клюв другой. К счастью, ледоруб был плотно вбит в снег, но потерявшие чувствительность пальцы уже соскальзывали…
Меня рванули за шиворот так, что я буквально взлетел, и лицо монаха оказалось напротив моего.