– Леха поднялся с покрышки и махнул рукой. – Ладно, пошли лучше домой.
– А это где?
– Тут недалеко, через четыре остановки народный театр есть. Называется как‑то… «Цитрамон» вроде.
– Цитрамон, Сережа, это таблетки.
– Нет, таблетки – это анальгин. А, вспомнил – «Центурион»! В двенадцать часов там представление начинается.
– Ну давай, – согласилась Люба. – А кто поет?
– Да никто не поет. Пьеса там.
– Ну пускай пьеса. Я тогда свой сарафанчик новый надену. Который с петухами. И подкрашусь – мне мама такой обалденный набор косметики достала – закачаешься.
Через какие‑нибудь полтора часа Люба была готова. Весь набор дареной косметики присутствовал на ее лице.
– Ну как? – спросила она, выходя на середину комнаты. Сергей не успел ничего сказать, поскольку кот Афоня, не признав хозяйку, сорвался с нагретого кресла и, пробив на окне сетку, спрятался на балконе.
– Ой, Афоша, что это с тобой? – забеспокоилась Люба и хотела проникнуть на балкон, однако перепуганный кот вскочил на перила и был готов прыгнуть вниз, лишь бы не достаться ужасному чудовищу.
– Наверно, ему кошку надо, – по‑своему истолковав поведение кота, заметила Люба и, подхватив сумочку, последний раз глянула в зеркало. Ее боевая раскраска идеально гармонировала с петухами на сарафанчике, и Люба осталась собой довольна.
Серега нарядился в бежевые хлопковые штаны и рубашку, которую он не надевал, наверное, года три. А потом еще побрызгался одеколоном.
На улице стояла отличная погода. Было солнечно, но не очень жарко. Картину портила только пенсионерка Живолупова, которая, прячась за кустом сирени, бросала в соседских собак мелкими камешками.
Бросила она и в Серегу, однако он сделал вид, что не заметил, и это Гадючиху очень задело.
Проехав в полупустом автобусе, Люба и Сергей успели к двухчасовому представлению. Театр располагался в бывшем доме пионеров. На его афише значилось: «Отелло».
– Это я помню, – оживилась Люба. – Это из мультика Маугли: «Отелло промахнулся! Отелло промахнулся!»
– Ладно, давай скорее, а то еще билетов не хватит.
Возле кассы к ним подошел синюшный мужик, который показался Сереге знакомым. На этот раз он выглядел еще более побитым и один глаз у него был полностью закрыт фиолетовым синяком.
– Не желаете сделать ставочки на исход спектакля? – бодро спросил он.
– А какие же тут могут быть варианты? – удивился Сергей.
– Как это какие? – Маклер усмехнулся. – Ты содержание знаешь?
– Нет, – честно признался Тютюнин.
– Ну вот. Ты ж не можешь сказать, кто кого задушит, Отелло – Дездемону или Дездемона – Отелло. Или, может, Яго их обоих порешит. Так что вариантов много.
– Не, – замотал головой Тютюнин. – Нам этого не надо. Ты вон в прошлый раз все деньги пропил.
– А я больше не буду.
– Сказали же – вали отсюда! – вмешалась Люба.
– Сказали же – вали отсюда! – вмешалась Люба.
Спорить с женщиной, тем более такой уверенной, как Люба, букмекер не стал и, тяжело вздохнув, отошел в сторону.
Тютюнины купили билеты и прошли в зал, в котором уже сидели зрители – человек восемь.
– Чего‑то пусто, Сереж, – пожаловалась Люба.
– Зато просторно.
Актеры не стали дожидаться полного аншлага и начали спектакль. Серега сразу задремал, а Люба, напротив, прониклась знакомой атмосферой латиноамериканских сериалов и даже немного поплакала.
«Завтра на работу, – сквозь сон думал Серега. – Интересно, как там Фригидин? Отмочили его или он еще слипнутый?»
Время от времени, когда Люба толкала его в бок, Сергей просыпался и произносил: «Ух ты!» Затем снова погружался в липкую дрему.
Окончательно он проснулся, лишь когда Отелло, Дездемона и Яго запели примирительную песню.
Люба заливалась счастливыми слезами и сморкалась в платок, а Серега чувствовал себя отдохнувшим и подумал, что правильно сделал, отправившись в театр.
Затем повернулся и на полусогнутых ногах поплелся в сторожку, чтобы вооружиться лопатой. Когда же он вернулся, то не обнаружил никакого дерева.
И снова не удивился. Такое с ним тоже случалось.
– Ох, – вздохнул сторож и запустил пальцы в нечесаную бороду, в которой было полно сухих листьев и выброшенных трамвайных билетов. Выпить хотелось так же сильно, как и накануне вечером.
– Ох, – вздохнул кто‑то рядом. Сторож повернулся и увидел своего двойника. Один в один. И, хотя он давно не смотрелся в зеркало, сразу себя узнал: так страшно – на его памяти – никто никогда не выглядел.
– Ты кто? – спросил сторож и несильно ткнул двойника черенком лопаты.
– Ты кто? – повторил тот.
– Я – Палыч.
– Я… Палыч…
– Ну и хрен с тобой, – махнул рукой сторож и, положив лопату на плечо, заковылял в сторону пруда, где не так давно закопал несколько пустых бутылок. Теперь пришло время их достать.
Его двойник постоял на месте еще какое‑то время, несколько раз повторил фразу «я – Палыч» и отправился к выходу с территории парка.
Несмотря на ранний час, перед воротами стоял крупный лысый мужчина и рассыпал голубям зерно.
– Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас… – говорил лысый, тем самым подтверждая, что утро – время птиц и сумасшедших.
Двойник сторожа понаблюдал за кормящим голубей человеком и, раздувшись до его размеров, проскрипел:
– Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас…
Получилось не слишком похоже. Двойник лысого толстяка немного потренировался и двинулся вдоль парковой ограды.
Он долго шел, никого не встречая, пока не увидел остановку троллейбуса, под козырьком которой стояла юная проститутка.