Мы сидим прочно в седлах, слезать не спешим, она же почти на земле, смотрит без страха и без боязни, только пухлые яркие губы дрогнули в легкой улыбке. Мы оба не могли оторвать взглядов от ее губ, чересчур ярких, живых, с приподнятыми кверху уголками, что придавало ее лицу слегка кокетливое выражение.
– Дорога? – повторила она. – Разве героям нужна дорога?
Голос ее был низким, грудным, мне сразу вообразилось ложе, ее тело на этом ложе, черные волосы разметаны по широкой подушке, почти услышал частое дыхание, ее, конечно, я все еще дышу хоть и учащенно, но пока не так уж, чтоб слишком. Она перехватила мой взгляд, улыбнулась шире, посмотрела на Сигизмунда, с удивлением покачала головой.
– Да мы такие герои, – объяснил я легко. – Немножко липовые. Нет, мой спутник почти настоящий, а меня бы чтоб через этот лес еще и в носилках… И мух чтоб отгоняли всю дорогу.
Она сказала тем же глубоким чарующим голосом:
– Да, вы разные… Нет, дороги здесь нет. Уже давно. Последний раз прокладывали, когда здесь ронял иглы сосновый лес, настоящая корабельная роща… Потом, когда снова все заросло, прорубились через березняк странные такие люди: мелкие, краснокожие, с большими ушами… Но с той поры, как здесь одни дубы, вообще никто не захаживал.
По лицу Сигизмунда было видно, что он только сейчас сообразил насчет соснового леса и дубравника: менялся климат, менялась сама земля, сосны растут только на песке, а дубам дай подзол.
Я подобрал поводья, показывая, что сейчас поеду дальше, уже начал даже поворачивать коня, когда задал вроде бы невинный вопрос:
– Ты давно здесь?
Улыбка угасла на ее лице, веки на миг прикрыли взгляд, а когда вскинула снова, в глазах была смертельная тоска.
– Не помню… – прошелестел ее голос. – Все, что помню… это Свет… ты о нем спрашиваешь, странный? Был Свет, жгучий, обжигающий. Я лежала… да, лежала…
– Я понимаю, – прервал я, – понимаю, в чем ты лежала. И что свет? Заставил тебя встать?
– Нет, – ответила она тихо. – Но он пробудил меня. Я лежала потом долго… Потом стала подниматься, выходить. Далеко отходить не могу, слабею. Но пока вот так, я живу, смотрю, слышу… Вон там муравейник, уже как стог, ему триста лет, я помню, как он начинался с простой норки… Я все эти деревья помню, как они вылезали из земли. Помню те деревья, что их породили. Для меня эти деревья, что раньше была трава, так же растут, стареют, рассыпаются, а на их месте нарастают новые… Это мой лес, я к нему привыкла.
– Хороший лес, – одобрил я. – Многие мудрецы мечтали о таком уединении. И хоть ты не мудрец, а напротив – блондинка, но все равно у тебя здорово. По крайней мере, экология соблюдена.
Когда мы отъехали на пару сот шагов, Сигизмунд перестал бормотать молитвы, хвататься за амулет, осенять все крестами, оглянулся и спросил шепотом:
– Сэр Ричард, да какая же она блондинка?
– Самая настоящая, – сказал я.
– Но у нее же… черные волосы! Она ведьма!
– Все женщины – ведьмы, – утешил я его. – А что черные волосы… так блондинка – это не цвет волос.
По темному и густому лесу кони пробирались довольно долго, потом он поредел, стали чаще встречаться поляны. На краю одной из таких полян сидел спиной к нам дракон размером с козу, обгладывал ветки орешника. Услышал наше приближение, оглянулся, я успел увидеть большие испуганные глаза. Он тут же ломанулся в лес, только ветки затрещали.
– Опять динозавр, – сказал я с тоской. – Что же натворила эта чертова комета… Или смещение земной оси?
Сигизмунд спросил быстро:
– Сэр Ричард, это у вас молитва или заклинание?
Я покосился на него с подозрением:
– А что-то я не вижу у вас рвения сразиться.
Даже меч на месте.
– Так божья ж тварь, – сказал Сигизмунд с недоумением.
– Дракон? – переспросил я.
– Он же орешник ел, – объяснил мне Сигизмунд, как придурку. – Чего ж нападать?
– А, травоядный…
– Орешник, – повторил Сигизмунд, и я наконец вспомнил, что орешник для нечисти то же самое, что осиновый кол в грудь вампира. – Раз листья орешника жрет, значит, божья тварь, с нечистью и рядом не сидела…
– Хорошо, хорошо, я поправку в классификацию внесу. Карлу Линнею такие трюки и не снились.
Поляны становились шире, выпустили на широкое поле по обе стороны лес, что расширяющимися клиньями уходит в стороны. Сигизмунд ликующе вскрикнул, впереди прекрасная дорога, широкая и абсолютно ровная, как бильярдный стол. По обе стороны грамотно проложены кюветы для отвода воды, и даже камнями отсыпана по бокам, чтобы дождевые ручьи не размыли.
Сигизмунд торопливо пустил коня на дорогу, копыта торжествующе и хвастливо зацокали, а я остановился, всмотрелся в край. Дороги так не заканчивают. Ее как будто срезало, но не бритвой, а чьи-то руки взяли и разломили, вон свежий… ну, это зависит от материала, – край разлома с неровными выступами. Вся дорога в эту сторону, на север, как будто со всем плато рухнула в пропасть… но ведь не рухнула же, уровень почвы тот же…
Я присмотрелся еще, мороз прокатился волной по коже. Как будто чьи-то гигантские руки аккуратно состыковали два куска континента. На той стороне, где эта чудесная дорога, по краям растут совсем другие травы, цветет не знакомый мне кустарник. Здесь же, откуда мы выехали, сосновый и березовый лес, осина, дубы, клены, вон Сигизмунд различил орешник, а я скажу, что это орешник, если увижу на нем орехи, но на той стороне как будто другой мир… Нет, ничего инопланетного, но как бы удивился князь Невский, когда вот так же выехал бы из родного леса и увидел растущие поля с кукурузой, помидорами, картошкой, которые еще предстоит обнаружить и привезти с неведомого континента из-за океана?
Но спина захолодела еще и потому, что те растения так и растут там, не переходя незримой черты, а эти, привычные, здесь, хотя понятно, что уже на следующий год после этого странного катаклизма ветер занес бы семена на другую сторону или занесли бы птицы в кишечниках, животные на шерсти в виде репьев…
Сигизмунд погарцевал от края к краю, останавливаясь перед кюветами, прокричал:
– Великолепная дорога, не правда ли?
– Правда, – ответил я. Сердце сжало тоской. – Еще как правда…
Дорога в самом деле великолепная, словно бы главный инженер МКАД с отрядом высококлассных строителей и лучшей техникой выполнял заказ римского сената. Покрытие из тщательно уложенных, подогнанных одна к другой и сцепленных краями керамических плит, имитация под грубый гранит. Края не просто подогнаны, а сомкнулись, слились, как сливаются два куска льда или куски пластилина. Покрытие идеально ровное, а под ним явно неразрушимый слой подложки, ибо за столетия вода уже подмыла бы, невзирая на кюветы, есть же и подземные родники, даже целые реки, что иногда выпускают вверх мощные ручьи.
Долгое время мы ехали по этой странно-прекрасной дороге, абсолютно без выбоин или промоин, через каждую милю верстовой столб, обычно из массивной гранитной глыбы, на лицевой стороне герб и незнакомые вензеля, даже Сигизмунд ничего прочесть не мог.
Подковы все так же звонко стучали по каменным плитам. Сигизмунд все оглядывался по сторонам, начал хмуриться, по такой широкой и ухоженной дороге должны купеческие караваны ходить взад-вперед, здесь вообще должно быть тесно, однако за весь день никого не встретили, лишь дважды видели вдали полуразрушенные строения.
Я съехал на обочину, моему Вихрю все равно где идти, снял амулет и, зажав в ладони, лег животом на конскую шею. Сигизмунд посматривал с недоумением, не видел, что у меня в руке, а я свесил руку как можно ниже.