И еще он смущен.
— Святой отец, я хотел спросить…
— Да?
— Не могли бы вы помолиться? Я хочу сказать, среди нас нет добрых христиан, но мы все думаем, что от молитвы хуже не будет.
Я смотрю на него. Киваю:
— Хорошо.
Я воздеваю руки. Закрываю глаза. Колючий снег тает на моем лице, стекая по щекам, как слезы.
— Господь, всемогущий отец, мы вверяем свою жизнь твоему милосердию. Мы надеемся на твою защиту, вступая в долину смертной тени. Не откажи нам в
Своем благословении и даруй нам силу своей могучей длани. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
«Амен», — бормочут вокруг меня. Но первым, что я вижу, открыв глаза, оказывается лицо Карла Буна, насмешливое и издевательское.
— Прекрасные слова, святой отец. Действительно прекрасные. Признаюсь, что, когда вы сказали вот это вот насчет долины смертной тени, я, чтоб не
сглазить, схватился за яйца,но в целом это было очень даже неплохое выступление.
— Хорошо, — вздыхает Дюран, покачивая головой. — Постараемся продолжить путь. Спасибо, отец Дэниэлс.
— Не за что.
— А ты, Бун, постарайся держать при себе свое мнение. Оно никого из нас не интересует.
Не прибавив ни слова, Дюран поправляет на плече свой автомат.
— Идем.
Мы двигаемся вдоль почерневшей от копоти стены.
— Куда мы идем? — спрашиваю я.
— На небольшую разминку, — скалится Бун.
После этого он уходит вправо, и его фонарик освещает очередную машину. Очередную могилу.
Вскоре он исчезает в метели. Диоп, не говоря ни слова, занимает его место справа от меня. Повязки, которыми замотана его голова, похожи на головной
убор туарега.
Я чувствую беспокойство, находясь среди людей, которых еще не знаю, в которых совсем не уверен. Меня тревожит то нахальство, с которым они встречают
неизвестность. Одна только мысль о том, чтобы находиться здесь, снаружи, среди ядов и опасностей ночи, привела бы в ужас любого нормального
человека. А эти солдаты, эти наемники— они ведь именно наемники, — шагают себе по открытому пространству со спокойствием, в котором есть даже
что-то абсурдное.
Несмотря на уверения капитана Дюрана, мы идем долго, двигаясь в потемках, как световой червь. Мы идем по опустошенной земле, и в чуждом пейзаже даже
звук наших собственных шагов вызывает тревогу. В течение получаса мы продвигаемся гуськом, и каждый следует за светом фонарика впереди идущего,
полагаясь на то, что самый первый знает, что делать и куда идти. В какой-то момент, когда мы, может, преодолели пять миль, а может, прокружили все
это время на месте, насколько я знаю, Бун возвращается ко мне, передвигаясь с осторожностью.
— Вы слышали, святой отец? — спрашивает он меня по-немецки.
Я автоматически отвечаю ему.
— А, так вы говорите на моем языке!
Я мог бы ответить ему: «И на семи других». Но я только киваю в ответ.
— Я вернулся, чтобы предупредить вас, святой отец.
— Предупредить? О чем?
— Об опасности.
— Какой опасности?
— Упасть.
Я смотрю на него в недоумении. Он широко улыбается, и прежде, чем я успеваю отреагировать, хватает меня за ремни рюкзака и отбрасывает на большое
расстояние.
Вопреки моим ожиданиям, я не падаю на землю, а продолжаю лететь в пустоту. Машу руками, пытаясь сохранить равновесие, но безуспешно. Я падаю, и
падение кажется бесконечным.
Я низвергаюсь в ничто.
Яма!
Глубокая!
Я шумно приземляюсь в мягкий снег. Погружаюсь в него на метр. С меня слетает противогаз. Попавший мне в рот снег имеет металлический привкус.
Привкус обгоревшего железа.
Я поднимаюсь на ноги. Кое-как нашариваю и натягиваю обратно противогаз. Я в полной темноте. Совершенно непроглядной. Пока я поднимался, я
почувствовал руками что-то на дне ямы, нечто вроде шара, и еще какие-то длинные предметы, сломавшиеся под моим весом. Я поднимаю шар и ощупываю его.
Через перчатки я ощущаю гладкую поверхность с двумя небольшими отверстиями. «Шар для боулинга», — говорят мне детские воспоминания. Но как только я
снимаю перчатку и беру шар голой рукой, дрожь проходит по моей спине.
Это не шар.
Я держу человеческий череп: вот глазные впадины, потом неровная поверхность зубов… Я выпускаю находку из рук. Мои пальцы касаются других предметов,
показавшихся мне палками, но это, должно быть, кости.
На четвереньках я отползаю назад, пока спина не наталкивается на что-то твердое. Это стена. Гладкая. Опираясь на стену, я поднимаюсь на ноги и
поначалу слышу только свое тяжелое дыхание в противогазе. Шум крови в ушах.
Потом замечаю еще какой-то звук — настолько тихий, что мне кажется, будто это мое воображение.
Но потом я понимаю, что это не так. Что в темноте передо мной действительно есть что-то, от чего исходят ужасные звуки: рычащее животное.
Оскалившееся. Огромное.
Оно все ближе.
Я смотрю вверх.
Ничего.
Мелкий снег падает мне на лицо и колет глаза. В темноте я его не вижу.
Животное всего в нескольких шагах от меня. Оно останавливается. Я чувствую, что оно рассматривает меня.
Я стараюсь задержать дыхание. Не делать движений.
Какой-то шорох в темноте справа от меня.
Звук чего-то рвущегося слева внизу.
Прикосновение чего-то к моей ноге.
Это не одно животное. Их несколько. Прижавшись спиной к стене, я оказываюсь в кольце.
Они стоят совсем близко.
Внезапно сверху спускается полоса света. Потом вторая.
Они освещают меня и режут мне глаза.
Открывшаяся мне сцена леденит кровь.
Три ужасающие создания удирают от пролившегося сверху света. Прикрывая глаза руками, они спотыкаются в глубоком снегу. Лучи их ищут, поражают их.
— Держи! — кричит голос и кидает что-то. На лету оно попадает в мое поле зрения, я вижу металлический отблеск, а затем предмет исчезает,
провалившись в снег у моих ног.
Я наклоняюсь, чтобы поднять его. Это нож с лезвием не менее двадцати сантиметров в длину. Он заточен, им можно убить.
— Пусти его в ход, козел! — кричит другой голос.
Свет фонарей передвигается, давая монстрам возможность атаковать. После секундного колебания, все трое возвращаются и снова окружают меня.
— Надень очки!— кричит кажущийся мне знакомым голос.
Сначала я не понимаю. Потом дотрагиваюсь до прибора ночного видения, находящегося на шлеме, и опускаю его.
Мои очки не настолько современные, как у других членов команды. Они сильно потерты и как минимум на два поколения старше, чем у Буна и капитана
Дюрана. Но они выполняют свою задачу, и сразу, потому что свет выключается, и огромная яма, в которую я попал, снова погружается в темноту.
Три светящиеся фигуры двигаются около меня, как эктоплазма, выделяясь из зеленого тумана, в который прибор ночного видения преобразует темноту. В
таком виде они еще ужаснее. Живые мертвецы, как в кино. Они передвигаются медленно, но их движения неожиданны, животны, несмотря на то, что они не
могут быть животными. Это человеческие существа, это должны быть человеческие существа,хоть и ужасно мутировавшие. Я чувствую запах гнилого мяса
даже через противогаз.
Ни один из них не вооружен. Они двигаются осторожно. Они боятся меня. Моего ножа. Они каким-то образом знают,что я вооружен.