Он знал, что я принадлежу вам, хозяин. И отвел меня в комнату, где было много солдат. Офицеров. И заставил меня...
заставил меня танцевать для них. Потом силой потащил меня в нашу контору... Это я во всем виновата, не нужно было соглашаться идти за этими
чертовыми книгами, ни за что на свете...
Одим вытер ей глаза, шепча слова утешения. Когда Беси успокоилась, он серьезно спросил:
– У тебя что-то серьезное с этим капитаном Фашналгидом?
Беси снова прижалась к хозяину.
– Уже нет.
Они немного постояли молча. Кориантура исчезала в отдалении. «Новый сезон» плыл мимо флотилии широких рыболовных судов. Рыболовы, забросив
неводы, тралили сельдь. Рядом с рыболовными качались на волне суда, занимающиеся копчением и засолом, где потрошили и консервировали рыбу, как
только улов оказывался на борту.
Всхлипывая, Беси пробормотала:
– Хозяин, ты ведь тоже не сможешь забыть, как тот человек умер в печи?
Одим погладил ее по голове.
– Наша жизнь в Кориантуре закончилась. Все, что было у меня в Кориантуре, что связывало меня с этим городом, осталось позади, и я желаю тебе
того же. Наша жизнь начнется заново, когда мы доберемся до дома моего брата в Шивенинке.
Он поцеловал Беси и вернулся к жене.
На следующее утро Фашналгид подошел к Одиму. Высокая мощная фигура капитана затмевала изящного худощавого купца, плотно закутанного в теплую
одежду.
– Я благодарен вам за то, что вы взяли меня на борт, – проговорил капитан. – Когда мы доберемся до Шивенинка, я сполна с вами расплачусь,
поверьте.
– Не стоит беспокойства, – отозвался Одим и замолчал. Он не знал, как держаться с офи-цером, кроме единственного ему известного способа общаться
с людьми, – вежливости. Корабль кишел людьми, которые умолили взять их на борт, желая бежать от смертоносных законов оли-гархии. Все они
оплатили Одиму свой проезд. В каюте купца было полным-полно драгоценностей разного сорта.
– Вы не ослышались, – я расплачусь с вами сполна, – повторил Фашналгид, тяжело глядя на Одима.
– Да, хорошо, благодарю вас, – ответил Одим и отступил на несколько шагов. Краем глаза он заметил, что на палубу вышла Торес Лахл, и направился
к ней, чтобы избавиться от навязчивого внимания Фашналгида. Следом за Одимом двигалась Беси. Она прятала от Фашналгида глаза.
– Как ваш пациент? – спросил Одим борлдоранку.
Торес Лахл прислонилась к поручням, закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. От напряжения последних дней ее лицо, бледнокожее, с
чистыми чертами, стало почти прозрачным. Кожа под глазами словно бы запачкалась и пошла пятнами. Не открывая глаз, она ответила:
– Он молод и упрям. Я надеюсь, что он выживет. В таких случаях молодые обычно не уми-рают.
– Не нужно было брать чумного на борт, – заговорила вдруг Беси. – Он поставил под угрозу все наши жизни.
В словах Беси слышалась незнакомая решительность; раньше она никогда не позволяла себе говорить так в присутствии хозяина, но во время плавания
все отношения изменились.
– «Чума» не совсем верный с научной точки зрения термин. Чума и жирная смерть – две разные вещи, хотя в обоих случаях мы обычно используем одни
и те же термины. Течение жирной смерти таково, что большинство молодых здоровых людей, зараженных ею, выздоравливает.
– Но эта болезнь распространяется как чума, верно? Болезнь заразна?
Не повернув головы, Торес Лахл проговорила:
– Я не могла оставить Шокерандита умирать. Я ведь врач.
– Если вы врач, то должны знать, какую опасность он представляет.
– Я знаю, знаю, – ответила Торес Лахл. Она тряхнула головой, быстро повернулась и то-ропливо скрылась в проходе, ведущем к трапу вниз, в каюты.
Возле двери, за которой лежал без памяти Шокерандит, она остановилась и помедлила. Прикрыв глаза рукой, она быстро обозрела свою прежнюю жизнь,
то, чем эта жизнь обернулась теперь – нищету, в которой она жила, и неопределенность, окружавшую их движущийся вдоль северного материка корабль.
Что толку в даре сознания, которым не обладают даже фагоры, если, все понимая, ты не в силах изменить порядок вещей, ни настоящий, ни будущий?
Вот она ухаживает за человеком, который отнял жизнь у ее мужа. Более того – Торес уже не сомневалась в этом – и сама она заразилась. Она знала,
что теперь болезнь с легкостью поразит всех на корабле; теснота и антисанитария, царящие на «Новом сезоне», делали судно раем для эпидемии. Надо
же, как обошлась судьба с ней... но возможно ли, что какая-то ее часть довольна тем, чем обернулась ее жизнь, довольна даже теперь?
Она отперла дверь, налегла на нее плечом, чтобы открыть, и вошла в каюту. Здесь она про-вела два прошедших дня, ни с кем не общаясь и лишь
изредка выбираясь на палубу глотнуть свежего воздуха.
Тем временем Беси совершала обход многочисленных родственников Одима, разместив-шихся в нескольких каютах. Ее главной помощницей была старая
бабушка, которая так восхити-тельно готовила печенье-савриллы. Эта старушка ухитрилась готовить даже здесь, на угольной жаровне, наполняя проход
между каютами поразительными ароматами, одновременно утешая и успокаивая самых перепуганных мамаш из семейства Одима.
Все семейство разместилось на неизменных оттоманках, сундуках и коврах, по обыкновению погрузившись в леность, хоть и перемежаемую теперь
жалобами на тяготы корабельной жизни. Возвышенным слогом родственники оповестили Беси и всех, кто изъявил желание слушать и не говорить
одновременно о том же, о прозреваемых ими опасностях подобного плавания. «Они еще не знают, – подумала Беси, – о том, что опасности плавания не
идут ни в какое сравнение с опасностями, которые таит в себе болезнь, чума!» Если чума доберется до трюма и кают, то сколько из этих совершенно
беззащитных перед поветрием слабых людей сумеет выжить? Она решила оставаться с родственниками Одима во что бы то ни стало, тайно вооружившись
небольшим кинжалом.
Торес Лахл все время сидела одна и ни с кем не разговаривала, даже когда ненадолго выбиралась на палубу.
На третье утро Торес Лахл увидела небольшой айсберг, плывущий параллельным курсом с их судном. И вновь, в это третье утро, уже в лихорадке, она
по заведенному порядку вернулась к своему дежурству. Дверь поддалась ей гораздо неохотнее, чем раньше.
Лутерин Шокерандит лежал в небольшой каюте неправильной формы, скорее в чулане или на складе, расположенной на носу «Нового сезона». В центре
каюты высился столб, поддержи-вающий потолок, в остальном пространстве места хватало только для сундука с одной стороны столба и корзины,
нескольких вязанок сена, плиты и четырех перепуганных флебихтов, привя-занных у небольшого иллюминатора. Света, сочащегося в иллюминатор, было
достаточно для того, чтобы Торес Лахл сумела разглядеть пятна на полу и привязанную к нижней койке крупную фигуру. Она заперла за собой дверь,
на миг прислонилась к ней, потом шагнула к распростертой фигуре.
– Лутерин!
Шокерандит пошевелился. Над левой рукой Лутерина, которую Торес привязала за кисть к ножке кровати, приподнялась голова и больной стал похож на
черепаху. Один глаз приоткрылся и глянул на девушку из-под упавших на лицо волос.