Рассматривая бесконечную череду картин, Эрагон словно сам становился свидетелем того, что происходило с гномами на протяжении всей их долгой истории, — приручения фельдуностов, создания Исидар Митрим, первого знакомства с эльфами, возведения на трон различных королей. Драконы также довольно часто фигурировали в жизни гномов, в основном сжигая и убивая бесчисленное множество живых существ. Видя это, Эрагон лишь с трудом мог сдержать себя: ему очень хотелось вслух высказать все, что он думает по поводу столь предвзято изображенной кровожадности драконов.
Наконец он остановился перед картиной, посвященной войне между эльфами и драконами. Ему давно уже хотелось побольше узнать об этом. Но гномы изобразили это событие со своей точки зрения, сделав особый упор на то, какие чудовищные беды и разрушения принесли Алагейзии эти народы, начав между собой войну. Далее целая череда различных эпизодов была связана с тем, как безжалостно эльфы и драконы истребляли друг друга, и каждый новый эпизод казался еще более кровавым, чем предыдущий. Наконец в сплошном мраке мелькнул луч света: художник изобразил юного эльфа, стоявшего на коленях на краю утеса и державшего в руках белое драконье яйцо.
— Так это и есть?.. — прошептал Эрагон.
— О да, это Эрагон, самый первый Всадник. И получился он очень похоже, потому что согласился сам позировать нашему художнику.
Эрагон восхищенно вглядывался в лицо того, в чью честь получил свое имя. Странно, он всегда казался ему… более взрослым. У Эрагона-эльфа были треугольные глаза, хотя смотрел он в землю, крючковатый нос и узкий длинный подбородок, что придавало его внешности некоторую свирепость. Он ничуть не был похож на Эрагона, и все же… его напряженно вздернутые плечи сразу напомнили Эрагону, какое ощущение возникло у него самого, когда он нашел яйцо Сапфиры. «А мы не так уж и сильно отличаемся друг от друга, дорогой тезка, — думал он, касаясь холодной эмали. — А уж когда мои уши заострятся и станут похожи на твои, мы и вовсе вполне за братьев сойдем… Интересно, ты бы одобрил мои поступки?» Во всяком случае, один раз они оба уже сделали одинаковый выбор: сохранили найденное драконье яйцо и стали Всадниками.
Услышав, как у него за спиной скрипнула дверь, Эрагон обернулся и увидел Арью. Она шла к ним с дальнего конца галереи, равнодушно поглядывая на картины. Эрагон уже видел у нее такое лицо — когда она стояла перед Советом Старейшин. Ни тогда, ни сейчас ничего прочесть по лицу Арьи было нельзя, и все же он чувствовал, что она крайне недовольна тем, что здесь происходит.
Арья поздоровалась и спросила у Ганнела:
— Обучаешь Эрагона своей мифологии? По лицу гнома скользнула бледная улыбка.
— Всегда следует хорошо знать верования и обычаи того общества, к которому принадлежишь.
— И все же знать еще не значит верить. — Арья провела пальцем по столбу, подпиравшему одну из арок. — Как и насаждение тех или иных представлений и верований еще не значит, что тот, кто этим занимается, делает это исключительно из просветительских соображений, а не… ради собственной выгоды.
— Ты станешь отрицать то, что наш клан идет на огромные жертвы ради сохранения спокойствия своих братьев по крови?
— Я ничего отрицать не стану. Я бы только хотела спросить: сколько добрых дел вы могли бы совершить, распределив хотя бы часть вашего богатства между голодными и бездомными или купив необходимые припасы для варденов? Впрочем, вы предпочитаете тратить огромные средства на свои великолепные эмали, помогающие вам по-прежнему выдавать желаемое за действительное.
— Довольно! — Гном сжал кулаки, на лице у него выступили крупные капли пота. — Да без нас зерно сгорит в полях от засухи, переполнятся реки и озера, а стада наши станут приносить лишь одноглазых уродов! И тогда сами небеса содрогнутся от гнева наших богов! (Арья безмятежно улыбалась, слушая его, но не говорила ни слова.) Нас спасают от этих бед только нашимолитвы, нашеслужение богам. Если бы не Хельцвог, где…
Этот спор вскоре утратил для Эрагона всякий смысл. Он не понимал, почему Арья так нападает на Дургримст Кван. Судя по запальчивым ответам Ганнела, она, видимо, доказывала, что богов, которым поклоняются гномы, вообще не существует, подвергала сомнению здравомыслие тех, кто посещает этот храм, и перечисляла многочисленные недостатки их основной доктрины. И все это — чрезвычайно приятным и вежливым тоном.
После очередной весьма продолжительной тирады Ганнела Арья, подняв руку и призывая его к молчанию, заметила:
— В том-то и вся разница между нами, Гримстборитх Ганнел. Ты посвятил свою жизнь тому, что считаешь истинно существующим, но доказать этой истинности не можешь. И давай договоримся: согласия между нами нет и быть не может. — Она повернулась к Эрагону. — Представители клана Слезы Ангуин успешно настраивают жителей Тарнага против вас с Сапфирой, зреет мятеж, и Ундин считает — и я разделяю его мнение, — что тебе лучше оставаться за стенами его замка, пока мы не покинем этот город.
Эрагону очень хотелось еще полюбоваться чудесами храма Кельбедиль, но он понимал: если им грозит беда, его место рядом с Сапфирой. Он поклонился Ганнелу и попросил извинить его.
— Тебе вовсе не обязательно извиняться, Губитель Шейдов, — сказал тот, гневно сверкнув глазами в сторону Арьи. — Делай, что должен, и да пребудет с тобой благословение Гунтеры.
Эрагон вышел из храма вместе с Арьей, и они в сопровождении дюжины воинов двинулись через город, слушая гневные крики толпы. Совсем рядом с ними по крыше прогремел брошенный кем-то камень. Над окраиной Тарнага поднималось темное перо дыма.
Вернувшись в замок Ундина, Эрагон поспешил в свою комнату и быстро натянул стальную кольчугу, надел латы, натянул кожаную шапочку, поверх которой надевают шлем, и опоясался мечом. Собрав остальные вещи в заплечный мешок и седельные сумки, он бегом спустился во двор и лишь тогда позволил себе немного передохнуть, устроившись возле правой передней лапы Сапфиры.
«Тарнаг похож на разворошенный муравейник», — заметила дракониха.
«Будем надеяться, что нас все-таки не побьют», — откликнулся Эрагон.
Вскоре к ним присоединилась Арья, а посреди двора выстроился целый отряд из полусотни отлично вооруженных гномов. Гномы ждали совершенно спокойно, даже равнодушно, лишь изредка перебрасываясь отрывистыми ворчливыми фразами и поглядывая на крепко запертые ворота и на гору, что возвышалась у них за спиной.
— Они очень опасаются, — сказала Арья, садясь рядом с Эрагоном, — что эта толпа может помешать нам добраться до плотов.
— Сапфира может перенести нас.
— Да? И Сноуфайра тоже? И воинов, которых дал нам Ундин? Нет уж, если нас остановят, придется просто подождать, пока гнев взбудораженных гномов не уляжется сам собой. — Она внимательно посмотрела на темнеющее небо. — К сожалению, ты умудрился оскорбить слишком многих. Впрочем, это, наверное, было неизбежно: их кланы никогда не могли прийти к согласию; то, что нравится одним, бесит других.
Эрагон пальцем провел по краю своей кольчуги.
— Теперь я уже жалею, что принял предложение Хротгара.
— Это да. А вот в отношении Насуады ты, по-моему, поступил правильно. И вся вина — если тут вообще есть чья-то вина, — лежит целиком на Хротгаре: он не должен был делать тебе такого предложения. Уж он-то лучше других понимал, каковы будут его последствия.
Некоторое время оба молчали. Гномы, которым надоело стоять, принялись маршировать по двору, разминая ноги. Наконец Эрагон спросил:
— У тебя в Дю Вельденвардене есть семья? Арья ответила не сразу.
— Нет. Во всяком случае, никого из тех, с кем я была бы близка.
— А почему… почему так? Она опять помолчала.
— Видишь ли, им не понравилось, что я согласилась стать посланницей королевы; им это занятие казалось недостойным. Я же не посчиталась с их возражениями и по-прежнему ношу на плече татуировку иавё, что значит «узы доверия», ибо я посвятила себя служению во благо всего нашего народа. Этот знак обязывает каждого эльфа помогать мне, как и кольцо, которое дал тебе Бром. Вот только родня моя меня видеть не желает.
— Но ты стала посланницей семьдесят лет назад! — возмутился Эрагон.
Арья не ответила и отвернулась, пряча лицо за прядью длинных волос. Эрагон попытался представить себе, каково ей пришлось, когда от нее отвернулась вся семья, а общаться приходилось только с представителями двух совершенно иных народов. Ничего удивительного, что она такая замкнутая! Чтобы нарушить затянувшееся молчание, Эрагон спросил:
— А за пределами Дю Вельденвардена есть еще эльфы?
По-прежнему пряча лицо под волосами, Арья сказала:
— Из Эллесмеры мы тогда выехали втроем… Фаолин и Гленвиг всегда сопровождали меня, когда мы переправляли яйцо Сапфиры в Тронжхайм. Но Дурза устроил нам засаду, и в живых осталась я одна.