Эрагон положил руку ей на плечо, чувствуя, как сильно она дрожит и как тяжело дышит. Сапфира тихо что-то мурлыкала про себя, видимо подпевая эльфам, и тщетно пыталась сдержать обуревавшие ее чувства. Она то скребла землю длинными светлыми когтями, то свивалась в клубок, то распрямлялась, как пружина. Кончик ее хвоста метался по земле, как у кошки, готовой прыгнуть на невидимую другим жертву.
Арья встала и тоже подошла к Сапфире, но с другой стороны. И тоже положила руку ей на плечо. Они так и стояли втроем, объединенные в живую цепь, стояли и смотрели в лицо этой волшебной ночи.
Когда занялся рассвет, Эрагон сразу заметил, что на всех сосновых ветвях появились новые побеги. Новые побеги появились за эту ночь даже на самых крохотных кустиках снежноягодника. Лес дрожал и переливался новыми яркими красками, все вокруг было сочным, свежим, чистым. В воздухе разливался дивный аромат, как после сильного летнего дождя.
Сапфира встряхнулась и сказала Эрагону: «Все… эта лихорадка, кажется, прошла; я снова прежняя. Но мне казалось, будто наш мир рождается заново… И я помогаю этому всем огнем своей души и тела!» «И что теперь с «огнем твоей души»?» «Не знаю. Мне, пожалуй, потребуется некоторое время, чтобы разобраться в том, что я испытала».
Поскольку музыка смолкла, Арья сняла свои чары с Эрагона и Орика и обратилась к Лифаэну и Нари:
— Ступайте в Силтрим и приведите пять лошадей — отсюда до Эллесмеры слишком долго идти пешком. А также дайте знать капитану Дамитхе, что стража Кериса нуждается в подкреплении.
Нари поклонился и спросил:
— А что нам сказать ей, если она спросит, почему мы оставили свой пост?
— Скажите так: то, на что она когда-то надеялась и чего так боялась, уже произошло: змея прикусила свой собственный хвост. Она поймет.
Эльфы отправились в Силтрим, сперва вынув из лодок все вещи и аккуратно сложив на берегу. Через три часа Эрагон услыхал хруст веток и вышел посмотреть, не возвращаются ли они. Эльфы ехали ему навстречу на горделивых белых жеребцах, ведя в поводу еще четырех таких же коней. Великолепные животные двигались среди деревьев с нескрываемой силой, грацией и осторожностью; их шкуры прямо-таки светились в зеленоватом полумраке леса. Но ни на одном не было ни седла, ни упряжи.
— Блётр, блётр! — прошептал Лифаэн, и конь под ним послушно остановился, роя землю темным копытом.
— Неужели у эльфов все лошади столь же благородны? — восхищенно спросил Эрагон и подошел ближе к одному из коней, пораженный его красотой.
Лошадки были небольшого роста, всего на несколько ладоней выше, чем пони, и эльфы легко маневрировали на них даже в густой чаще. Сапфиры, похоже, эльфийские кони совсем не боялись.
— Не все, конечно, — Нари тряхнул своей серебристой шевелюрой и засмеялся, — но большая часть. Мы выводили эту породу долгие столетия.
— И как же я на таком коне поеду?
— Эльфийский конь, — сказала ему Арья, — мгновенно подчиняется любому приказанию наездника, произнесенному на древнем языке. Скажи ему, куда ты хочешь поехать, и он отвезет тебя. Но не вздумай обижать его шлепком или грубым словом! Эти кони — не рабы наши, а друзья и помощники. И наездника они терпят лишь до тех пор, пока сами хотят этого. Ехать верхом на таком коне — большая честь. Мне ведь и яйцо Сапфиры тогда удалось спасти от Дурзы только потому, что наши кони почуяли ловушку и остановились. Этот конь не даст тебе упасть, если только ты сам не соскочишь с его спины; он сам выберет самый короткий и безопасный путь. В этом отношении на них очень похожи фельдуносты, прирученные гномами.
— Это точно, — проворчал Орик. — На фельдуносте можно мигом взлететь на любой утес и тут же спуститься с него, не получив при этом ни малейшей царапины. Но как же мы повезем провизию и прочие вещи, если на ваших лошадях нет седел? Я не поеду верхом, если у меня за спиной будет висеть тяжеленный мешок!
Лифаэн кинул к ногам Орика целую груду кожаных сумок и указал на шестого коня:
— А тебе и не придется!
Потребовалось всего полчаса, чтобы сложить все в сумки и нагрузить на спину шестого коня.
Затем Нари научил Орика и Эрагона тем словам, которыми они должны были пользоваться, управляя лошадьми: «ганга фрам» означало «вперед!», «блётр» — «стой!», «хлаупа» — «бегом!», а «ганга аптр» — «назад!».
— Вы можете отдавать им и другие приказания, если знаете еще какие-то слова древнего языка, — сказал Нари и подвел Эрагона к одному из коней. — Это Фол-квир. Протяни руку.
Эрагон протянул к коню руку, и тот фыркнул, раздувая ноздри, обнюхал его ладонь и даже коснулся ее носом. Фолквир не возражал, когда Эрагон ласково погладил его по густой гриве.
— Хорошо, — сказал Нари с довольным видом и занялся Ориком.
Когда Эрагон сел верхом на Фолквира, Сапфира подошла ближе, и стало видно, что она еще не до конца пришла в себя после этой тревожной ночи.
«Еще только один день», — утешил ее Эрагон.
«Понимаешь… — дракониха помолчала. — Под воздействием эльфийской магии мне в голову пришли странные мысли… Раньше я все это считала весьма мало значимым, но теперь в моей душе точно выросла гора черного ужаса. Ведь каждое существо — чистое и прекрасное или же грязное и ужасное — всегда может найти себе пару среди своих соплеменников. А у меня такой пары нет и не будет. — Сапфира вздрогнула и зажмурилась, точно от боли. — Я совершенно одинока!»
Эта трагическая речь напомнила Эрагону, что Сапфире всего лишь немногим больше восьми месяцев. Теперь, правда, это уже почти никак не проявлялось — благодаря наследственным инстинктам и древней памяти предков, — и все же дракониха была, возможно, еще более неопытна в вопросах любви и продолжения рода, чем сам Эрагон с его робкими попытками ухаживать за девушками в Карвахолле и Тронжхайме. Жалость охватила Эрагона, и он постарался подавить ее, прежде чем это почувствует Сапфира. Она наверняка отнеслась бы к подобной жалости с презрением: ведь жалость и сочувствие никак не могли решить ее проблем. И Эрагон не нашел ничего лучше, чем сказать:
«Но ведь у Гальбаторикса есть еще два драконьих яйца. Помнишь, во время нашей встречи с Хротгаром ты сама говорила, что хотела бы спасти эти яйца. Если мы сумеем…»
Сапфира с горечью фыркнула:
«На это могут понадобиться годы! И даже если нам удастся добыть эти яйца, нет никакой гарантии, что они, во-первых, проклюнутся, а во-вторых, окажутся зародышами мужского пола. И я совершенно не уверена, что молодые драконы подойдут мне как партнеры. Видно, судьба отвернулась от моего народа и обрекла его на исчезновение!»
Она в отчаянии хлестнула хвостом, сломав при этом небольшое деревце. Казалось, она вот-вот расплачется.
«Ну, что я могу сказать? — Эрагон был искренне встревожен ее отчаянием. — Нельзя оставлять надежду, правда? Все-таки у тебя еще есть возможность найти себе супруга, но нужно быть терпеливой. Даже если с теми яйцами, что хранятся у Гальбаторикса, ничего не получится, драконы непременно должны существовать и где-то еще — в других, неведомых странах, как люди, эльфы и даже ургалы. Как только мы будем свободны от наших обязательств перед варденами, я помогу тебе отыскать их, хорошо?»
«Хорошо, — вздохнула Сапфира и, откинув голову назад, выпустила вверх облачко белого дыма, медленно растаявшее в ветвях деревьев. — Мне просто нельзя было распускаться и позволять чувствам командовать разумом».
«Ерунда! Нужно быть из камня, чтобы ничего не почувствовать, когда они ТАК поют. Но обещай, что не будешь думать об этом, когда ты одна».
Она внимательно посмотрела на него сапфировым глазом:
«Не буду».
У Эрагона сразу потеплело на душе; он чувствовал, как Сапфира благодарна ему за поддержку, и ласково погладил ее по щеке.
«Ступай, ступай, маленький брат, — прошептала она, — мы с тобой увидимся позже».
Эрагону страшно не хотелось оставлять ее в таком состоянии, и он весьма неохотно последовал за Ориком и эльфами на запад, в самое сердце Дю Вельденвардена.
Он долго думал над словами Сапфиры и наконец решил посоветоваться с Арьей. Та нахмурилась и сказала возмущенно:
— А это — одно из самых больших преступлений Гальбаторикса! И я не знаю, существует ли решение этой проблемы. Но надеяться нужно. Мы должны надеяться!
ГОРОД В СОСНОВОМ ЛЕСУ
Эрагон так долго пробыл в лесах Дю Вельденвардена, что начал уже скучать по просторным лугам, по возделанным полям и даже по горам; ему надоели бесконечные стволы, ветви, закрывающие небо, и жидкий подлесок. Его полеты с Сапфирой не давали никакой надежды на то, что этот лес когда-нибудь кончится, — и сверху они видели лишь бескрайнее зеленое море густой растительности.
Довольно часто ветви над головой смыкались так плотно, что невозможно было сказать, в какой стороне солнце всходит и в какой садится. Уже одно это в сочетании с неизменным пейзажем вокруг вызывало у Эрагона стойкое ощущение того, что они напрочь заблудились в этом лесу, хотя Арья и Лифаэн сто раз уже пытались его успокоить, указывая на стрелку компаса. «Если бы не эльфы, — думал он, — я бы, наверное, блуждал по Дю Вельденвардену до конца жизни безо всякой надежды когда-либо вырваться на свободу!»