А в Петербурге выбор имелся…
На пересечении двух узких улиц Тони заметил разгромленный магазин, судя по зеленому кресту на уцелевшем осколке вывески, это была аптека.
– Наркоманы разгромили. Еще прошлой осенью. Они и раньше тут собирались, – пояснил новый знакомый.
Тони, направляемый профессором, поднялся по узкой обшарпанной лестнице, возле которой находилась страшноватого вида клетка непонятного назначения. Только почти дойдя до конца, Тони сообразил, что это был лифт, застывший как раз на последнем этаже.
За облезлой дверью квартиры тянулся длинный коридор. Пройдя по нему, они вошли в просторное помещение… И тут Тони замер. Перед ним было окно – совсем небольшое, размером с картину. Там, за окном, заваливался за горизонт огромный кроваво-красный шар солнца. А до него длинными неровными волнами шли сплошные крыши, из которых торчали бетонные трубы и палки бесполезных телевизионных антенн.
– Красиво… – пробормотал солдат.
Он оглядел комнату, освещенную закатным светом. Впрочем, никакая это была не комната. Судя по допотопной газовой плите, когда-то это помещение являлось кухней. Но теперь здесь находилась кровать, покрытая одеялами и ворохом одежды. Тут же присутствовало и круглое сооружение, в котором узнавалась печка с трубой, выведенной в окно. Подобную солдат видел в музее Остина, еще когда учился в школе. Как говорил экскурсовод, на таких печках готовили пищу его предки-ковбои. Это как-то сразу расположило Тони к хозяину.
– Погодите, я сейчас разведу огонь, что-нибудь приготовим… – сказал новый знакомый.
– Не стоит, проф .
Тони снял с плеча свой рюкзак. На всякий случай, уходя в увольнительную, он захватил бутылку виски и кое-какую еду. Ребята говорили, что в этом городе на все это можно выменять много ценного. Но Тони нравилось знакомиться с людьми. А выменять… От нас не убудет. Он разложил еду на столе возле окна.
– Выпьете, проф?
– Можно.
Профессор полез куда-то и достал старинные серебряные стаканчики. Кивнув на них, он сказал нечто, что Тони не очень понял:
– Эти стаканы третье лихое время переживают. Восемнадцатый год, блокаду и теперь…
– Проф, а почему бы вам не пойти к нам работать? Нам нужны люди, знающие английский язык. Вы человек образованный, к тому же вроде бы приличный. А то из русских к нам набежала такая сволочь… – спросил Тони, когда выпили.
Гурьев как-то заколебался – будто солдат предложил ему что-то очень заманчивое, но стыдное.
– Наверное, и пойду. Просто иного выхода нет. Не все же менять вещи на еду. Когда-нибудь они закончатся. У меня их не слишком много. А вот вы скажите, что тут планирует сделать новая власть?
Тони был простым солдатом и в таких делах не особо разбирался. Но опять же – люди из отдела пропаганды требовали при контактах с местным населением разъяснять цели и задачи миротворческой миссии. Да и профессора было жалко. Хотелось сказать ему что-нибудь хорошее.
– Проф, как я понимаю, тут хотят сделать нечто вроде города-музея. Как эта… А, Венеция.
Гурьев погрустнел:
– Что ж, был город – и не стало. Лучше б его немцы в сорок первом с землей сровняли. Погиб бы город с честью, как и жил.
Тони искренне удивился:
– Но послушайте, проф, ведь если сюда станут ездить туристы, у вас будет хорошая работа, вы будете нормально жить. Как все в Европе живут. Они там вроде бы совсем не бедствуют.
– Оно, конечно, так… Но вот… Вы не были в Венеции? А я был. Один наш популярный музыкант написал такую песню.
Гурьев полез куда-то в угол и извлек гитару. Подстроил и забренчал, напевая что-то. Музыка была приятная, нечто в рок-стиле.
– Я вам переведу.
На берегу так оживленно, людно.
Но из воды высится, как мираж,
Старый корабль, грозное чье-то судно.
Тешит зевак и украшает пляж.
Как ни крути, годы, увы, сильнее.
Как ни крути, время свое возьмет.
Сбиты борта, нет парусов на реях.
И никогда полный не дать вперед.
Зато любой войдет сюда за пятачок,
Чтоб в пушку затолкать бычок
И в трюме посетить кафе и винный зал.
А также сняться на фоне морской волны
С подругой, если нет жены,
Одной рукой обняв ее, другой обняв штурвал.
Был там и я, и, на толпу глазея,
С горечью в сердце понял я вещь одну:
Чтобы не стать эдаким вот музеем,
В нужный момент лучше пойти ко дну .
Тони был из тех парней, которые соображают долго, но если уж понимают – то навсегда. Он долго скрипел мозгами и вдруг понял. Ему помог пример из истории родного края.
…В Техасе очень уважали индейцев. Было время – с ними воевали, да так, что небу становилось жарко. Но каждому новичку впоследствии долго и обстоятельно рассказывали истории о смелости, ловкости и коварстве краснокожих. Каждый мальчишка знал наизусть имена великих индейских вождей. Это были настоящие ребята – сильные и внушающие к себе почтение. В Техасе умеют ценить мужество – пусть это даже мужество тех, кто содрал когда-то скальп с твоего прадедушки. И те, кто с ними сражался, – тоже были ребятами не промах. Это теперь они стали скучными толстыми дядьками, сидящими с пивом у телевизора, у которых от былой ковбойской лихости остались только стетсоны .
А когда Тони было двенадцать, его отец отправился по каким-то делам в индейскую резервацию и взял парня с собой. И там Тони увидел этих… Кучка жалких людей, живущих на пособие и вопросительно глядящих на каждого белого: не привез ли он виски?За пять долларов они надевали свои наряды и исполняли военные танцы, которые давно потеряли смысл, ведь, отплясав, они не отправлялись на войну, а начинали высматривать: с кого бы сшибить еще пятерку? Индейцев больше не было. Но не было больше и ковбоев. Остались машины, магазины и скучные люди. Не зря ведь Тони, до того как ушел в армию, два года работал дальнобоем. На трассе, по крайней мере, было весело.
– Резервация. Я знаю, бывал, – сказал он.
– Вот именно. Резервация. Но – что делать…
Тони захотелось продолжить разговор. Только он не знал, про что говорить. И он спросил наугад:
– Проф, я мало знаю о вашем городе. Тут вроде были сильные бои во время Второй мировой?
– Да уж, – грустно усмехнулся Гурьев. – Бои были что надо…
Из дома Тони вышел только через два часа. Он с детства слыхал много рассказов о войне. Его прадед воевал с японцами, а кто-то из предков сложил голову, сражаясь на Гражданской войне на стороне Конфедерации. Но Тони никогда не думал, что можно ТАК воевать. На этот город он смотрел теперь другими глазами. Все-таки хорошо, что русские стали иными, подумалось ему, а то нам бы туговато тут пришлось. Но было чего-то жалко. В Техасе ковбои перевелись давным-давно. А тут – совсем недавно.
Он сам не заметил, как вышел на какую-то площадь, где над одним из угловых домов высилась башня, до слез похожая… Да, именно на это. С детства, проведенного среди прерий, у Тони сохранилась привычка примечать заметные места и давать им имена. Сам того не зная, он про себя окрестил ее так, как звали местные, – love tower .
Внезапно перед ним возник сержант армейской полиции:
– Солдат! А ну-ка помогите!
Вместе с сержантом они подошли к санитарной машине, возле которой суетились двое парней в белых халатах. Тони помог запихнуть в машину носилки, на которых отчаянно орал парень, рожа у которого была в глубоких, до мяса, царапинах. Но не только рожа – вся форма была изодрана в клочья. Потом санитары погрузили еще одни носилки – там наблюдалась та же картина.
– Сэр, что их, кошки подрали? – спросил Тони сержанта, когда санитарная машина отбыла.