«О! А вот и ангел, – обрадовался Красавчик, а проморгавшись, добавил. – Правда, однорукий, но Ма бы оценила шутку». Тут же изпод локтя «ангела» высунулась озабоченная креветкина физиономия.
– Кто вы? Где я? – ничего оригинального Баркер из себя выдавить не смог, но не надо думать, что ктото другой в его ситуации догадался бы цитировать вслух, например, Вергилия.
– Я врач. Хирург. Зовут Альпербей. Слышишь меня, дорогой? Эй, мистер американец! Жить будешь...
– Эй, мистер американец! – спопугайничал Креветка громким фальцетом. – Жить будешь.
Почти полтора месяца Креветка спал на жесткой кушетке рядом с бредящим Красавчиком. Вскакивал, едва Красавчик начинал стонать и материться, водружал на Красавчика мешочки со льдом или, привставая на цыпочках, подносил к губам больного поильник. Это Креветка, чуть что не так, срывался и несся со всех своих крошечных ножек в Ортакой за доктором Потихоньку, это Креветка таскал из под Красавчика поганые судки... А когда Генри начал приходить в себя, именно Креветка припер бумагу, карандаши, краски и самодельный «постельный» мольберт. И кстати, если бы не Креветка, Красавчик напрочь забыл бы про Рождество. Он давно его уже толком не праздновал – если удавалось в эту ночь попасть к Бет, то ему тоже доставался какойнибудь подарочек от Санты, но обычно Генри напивался дома, в одиночестве – а чего мешать своей рожей людям, у которых семьи, детишки, елка и рождественский стол. Но Креветка украсил комнату еловыми ветками (где только нашел?), навешал на них сушеных фиников и расставил по подоконнику вонючие свечи. Красавчик ругался, но встать изза раны не мог, поэтому пришлось ему терпеть и финики, и свечки, и Креветкин фальцет. Лилипут пел чтото заунывное, грустное не то порумынски, не то поцыгански, от чего у Красавчика противно щемило под ребрами.
Такое не забывают. А то, что карлик поанглийски ни бумбум – даже лучше. Потому что благодарить Красавчик не умел и не любил. Однако сегодня Красавчик впервые пожалел, что с Креветкой они говорят исключительно «на пальцах» – надо было коечто срочно выяснить.
***
– Кушать! Нямням, – Креветка вскарабкался на табурет, едва не расплескав густую жижу из стоящей на подносе миски. Но справился, пристроил поднос на коленочки и взял в руки ложку. – Кушать! Нямням! Аллехоп! Хорошо!
Хороший!
Красавчику на долю секунды почудилось, что его приручают, как тигра или медведя. Приручают осторожно, ласково и со знанием дела. Но в мире существовали вопросы куда более насущные, поэтому он безропотно открыл рот и позволил Креветке влить в себя ложкудругую похлебки. Мог бы и сам, слабость в руках давно уже прошла, но както привык он к заботе за этот месяц, да и Креветке приятно.
– Харика! Отлично! – Креветка звонко причмокнул. – Нямням хорошо, гюзель!
– Да уж, – скривился Баркер. Чечевичное варево, которым его вторую неделю потчевал Креветка, стояло поперек горла. – Слушай, брат Креветка! Такое дело... а не знаешь ли ты ненароком где проживает этот... (Красавчик напрягся так отчаянно, что если бы вместо мозгов в голове у него был мотор, он бы сейчас взорвался ко всем чертям) этот... как его... Тефикпаша?
Креветка поплыл ласковой улыбкой, закивал. Соскользнул с табурета. И уже через секунду перед Красавчиком лежал лист бумаги с очень прилично начерченной картой трех близлежащих кварталов.
– Тут тыяКапуста дом! – Креветка поставил в верхнем левом углу жирную птичку, а тут – Тевфикпаша дом. Большой. Красивый. Гюзель.
Баркер довольно присвистнул. От первой «птички» до второй было не так уж далеко, и в другое время Генри, ни секунды не теряя, направился бы на рекогносцировку, а там, глядишь, по месту бы сообразил, как брать Моржа. Но сейчас такой план ему никак не подходил.
Мешала чертова дырка в бедре. Красавчик и сидетьто мог только потихоньку! Ну и как, спрашивается, ему с этой кочергой вместо ноги быстро, ловко, а, главное, незаметно пробраться в дом к паше, как?
Последнюю фразу Генри незаметно для себя произнес вслух, так сильно был раздосадован. Обычно болтать всякое он себе не позволял, потому что знал – в его бизнесе небрежно оброненное слово обычно ведет прямиком на кладбище. Но кого здесь было опасаться? Стены в пансионе толстые, мадам Кастанидис громыхает ведрами гдето внизу, доктор Потихоньку уже минут десять назад как ушел, а Креветка поанглийски все одно ни бумбум.
– Незаметно зачем ходить? Незаметно плохо! Заметно хорошо! Три дня завтра можно заметно! Три дня завтра большой день доктор Альпер! Сынок его будет делать половка с дочка Тевфикпаша... Можно всякий знакомый человек туктук! Здравствуй, уважаемый Тевфикпаша и Альпербей! Половкахорошо! Держи подарок!
– Помолвка, – машинально поправил Красавчик, хотя оговорка Креветки ему понравилась, поскольку внезапно вскрыла истинную суть брака. – Чееерт! Аболиционисты твою бабушку дери, Креветка! А я думал, ты ни бумбум, а ты вовсю шпаришь!
– Не бумбум, не бумбум! – радостно затряс бороденкой карлик и тут же извлек изза пазухи потрепанный разговорник. По состоянию обложки можно было предположить, что с разговорником пробовали не только разговаривать.
– Тьфу! Ты на нем хамсу жрешь, что ли? Ладно... Помолвка, говоришь через три дня? Ну что, сходим, значит, на помолвку. Потихоньку. И это. Палку какую купи мне, что ли...
Глава четвертая. О различных способах проникновения в чужую культурную среду
Турция. Константинополь. 30 декабря 1919 года
Генри Джи Баркер чувствовал себя не в своей тарелке. Ему мешала трость, но еще больше – феска, которую, послушавшись уговоров Креветки, он на себя нацепил. «Американский мистер – фес очень красиво. Чок гюзель. Как настоящий турецкий бей эфенди», – карлик благоговейно складывал ручки на груди, а Красавчик, наморщив нос, разглядывал свое отражение в зеркале, таком древнем, что наверняка им пользовался еще Насреддин Ходжа. Зеркало и феску припер Креветка. Похудевший, осунувшийся, да еще с похожей на перевернутый стакан для виски алой шапочкой на макушке, Генри Джи Баркер казался себе полным идиотом. Но обижать Креветку не хотел и поэтому...
И поэтому Красавчик нарядился в феску, а также привезенный из Чикаго шикарный костюмтройку, повязал на шею шелковый платок в сизый «турецкий огурец» и направился туда, где на самодельной карте стояла жирная галочка. Креветку Красавчик оставил ждать в наемном фаэтоне за две улицы от генеральского дома, строгонастрого наказав с места не двигаться, шума не поднимать и быть ко всему готовым.
***
– О, ты здесь, дорогой? Как твоя нога? Рад, что нашел время поздравить. Добро пожаловать! Для меня это – честь. А что для меня честь, для моего сердечного друга Тевфика – тоже радость.
Баркер раскрыл доктору объятья, чертыхаясь про себя. Онто надеялся сохранить инкогнито, поскольку народу собралось больше трех сотен, в дом пускали всех без разбору, достаточно было продемонстрировать халдеям, дежурящим у входа, придурковатую улыбку, а также празднично упакованную коробку шоколада или букет. Но, увы, трудно оставаться незамеченным, когда ты здесь выше всех едва ли не на голову, на тебе костюмтройка, шейный платок «в огурец» и передвигаешься ты елееле, как двуногая черепаха в красной шапочке.
– Позволь представить тебе моих чудесных детей, дорогой! – Потихоньку никак не показал своего недоумения при виде нежданного гостя, а может, и не было недоумения вовсе – кто их разберет, этих турков, с их сахарным гостеприимством. Приобняв Баркера за плечи, доктор потащил его в середину залитой светом залы. – Ты только не спеши, дорогой.