Совесть Красавчика не мучила, он сделал для «голубков» все, что мог, и даже больше. Пришло время подумать и о себе. Перемахнув через перила, Генри вцепился в обжигающий ладони плющ и ловко стал спускаться. Секунда, другая... он спрыгнул прямо на немолодого турка, стоящего на шаг дальше остальных, и свалил того с ног. Вырубить турка ударом в челюсть и выхватить из рук заряженный парабеллум было делом одной секунды. И в эту же секунду Красавчик начал стрелять. Он еще пока спускался, прикинул, что сперва снимет плечистого, потом усатого, а за ним сразу бровастого и одноглазого. Там очередь дойдет и до тех, кто бежит от ворот. В общем, девяти патронов за глаза должно было хватить. Однако непривыкший к немецкому оружию Красавчик, несколько раз промазал. А когда, через несколько секунд, приноровился, магазин его был уже пуст. Турки заклекотали, засуетились, защелкали затворами. Красавчик Баркер прямо почувствовал, как старушкасмерть ласково похлопала его по плечу.
– Морж... Морж, сэр!
– Что? Жив, что ли? – нагибаться и выяснять степень живости масонского выкормыша у Генри времени не было.
Он сунул руку в нагрудный карман, сперва нащупал часы, с проклятьем отшвырнул их в сторону, а потом вцепился в Моржа всеми пальцами, понятия не имея, делает ли он то, что надо, и что вообще сейчас произойдет. А когда трое турок, тех, которые находились к Красавчику ближе всего, вдруг осели на землю и там застыли в неуклюжих позах, Генри опешил. Опешил не он один – остальные его противники замерли в ужасе, уставившись на своих застывших насмерть товарищей.
– Господи Иисусе... Это что за леденцы из жмуриков? – выдохнул Генри.
– Морж... – прохрипел мальчишка.
Случаются мгновенья, когда и надо бы позволить себе минутудругую на осознание произошедшего, а вот некогда. Это было именно такое мгновенье. Красавчик, стараясь не прикасаться к обледеневшим конечностям турок, быстро обшарил их и обнаружил в кобуре у одного из «леденцов» собственный кольт.
– А ты не такой уж и легкий, как мне казалось... – Генри взвалил своего небрата Стивена на спину и тяжело поковылял к калитке. – Пошли отсюда, пока они не опомнились.
***
Креветка, за ночь застывший немногим меньше свежезамороженных турок, увидев Красавчика в конце квартала, тут же растормошил фаэтонщика и заставил того ехать Генри навстречу.
– Тихо, тихо класть коляска. Бей эфенди кютю... Чок кютю.
– Без тебя знаю, – огрызнулся Красавчик. – Что? Его там бросать надо было? Он, конечно, масон и конфедерат, но все же американец! Едем к Потихоньку... Пусть зашивает! А закочевряжится, так у меня есть, чем его подбодрить...
Генри грозно сдвинул брови к переносице. Потом отвернулся и так, чтобы никто не видел, сглотнул соленый ком. Парень помирал, и чтобы это понять, не надо было быть хирургом. Пуля вошла мальчишке в спину, и вышла наружу спереди, разворотив живот. Кровищи было столько, что фаэтонщик даже ныть не стал, когда увидел, во что превратились ковровые сиденья его экипажа. Махнул рукой и молча принял у Креветки десятидолларовую купюру.
– Морж... Предметы... Я – Иуда? Предал своих, умру теперь предателем? Но ведь не позорно предать изза любви, сэр? Вы как думаете? А?
– Ничуть не позорно! Ты не разговаривай много... Я тебя сейчас к хорошему лекарю свезу, он тебе кишки обратно вставит.
– Вот... Вы грозились мне кишки выпустить, а теперь грозитесь обратно вставить... Акааххххка... – пацанчик закашлялся, запузырилось на губах розовое.
Красавчик обернулся, хотел сказать Креветке, чтобы тот поторопил фаэтонщика, но тут увидел, как изза поворота вылетают верхом на скакунах турки. Видимо, из дома подоспело подкрепление.
– Гони! – заорал Красавчик.
– Генри... Простите меня за все... Вы – хороший чело.
– Генри... Простите меня за все... Вы – хороший чело...
«И ты меня извини, Малыш», – подумал Генри, и «Малыш» совершенно точно относилось к злополучному мальчишке, который за свою короткую жизнь наделал столько глупостей, что хватило бы человек на сто. Но который всетаки прожил не зря, потому что успел полюбить понастоящему. «Извини... Так надо». Красавчик кивнул Креветке, и тот столкнул тело того, кого Красавчик Баркер целых четыре месяца считал своим братом, на обочину. Фаэтонщик спрыгнул сам – решил, видно, что пара сломанных ребер лучше, чем размозженная в кашу черепушка.
– Гони!
Креветке не надо было повторять дважды. Он ловко перекатился на облучок, подхватил вожжи и завопил громким фальцетом. «Хайди! Хайди! Чабууук!»
Прорвать шилом солидную дыру в кожаной обшивке фаэтона – плевое дело. А вот стрелять с двух рук, когда ты едешь в болтающемся, подпрыгивающем рыдване – дело не плевое. Но доставать из кармана Моржа Красавчик не собирался. Турок или японец, кому охота помирать вот так не почеловечески, превратившись в сосульку?
– Куда ты правишь? Едем куда? – крикнул Красавчик Креветке, не оглядываясь. На мушке у него был ктото очень похожий на самого Тевфикпашу, и Красавчик размышлял, стоит ли делать сиротой девчонку, уже потерявшую сегодня любимого.
– Капалы чарши... Гранд пазаар. Там есть, где ходить сразу далеко от Истанбул... Секрет! Никто не знает... Креветка знает! Сразу шаг раздва – и далекодалеко от Истанбул. Лондра можно. Можно Парис! И Москова тоже можно. Никто плохой человек никогда Красавчик не ловить! Хайди, хайди! Чабууук!
– Чего? Да на кой мне Лондон? Да и Париж не особо сдался. Москва? Вот, Москва, пожалуй подойдет. Ходуля – милый дружок мой, поди, все еще там... Все еще гоняется за Жужелицей. А что? А ведь это дело. Ходуля – человек свой, хоть и нытик. И про чертовы цацки многое знает. Так, может, Ходуля подскажет, кому из их кодлы может понадобиться хорошая ищейка...
– Хайди, хайди! Чабууук!
Остановив повозку возле каменной, на первый взгляд абсолютно глухой стены, Креветка скатился на землю и потянул за полу Красавчика. Тот увлеченно целился в чьюто красную феску, и совсем уже было попал, но, получив чувствительный удар крошечным кулачком прямо в бедро, выругался.
– Аболиционисты твою бабушку... Ты что творишь?
– Чабук!!! Быстро!
***
Креветка потянул на себя огромный мшистый камень, что, казалось, врос в землю веков эдак десять назад, и камень неожиданно легко поддался. И не он один. Целый кусок стены отодвинулся в сторону так легко, словно был нарисован на куске картона. Красавчик пригляделся. Нет – не словно, а на самом деле на куске картона. Пока он рассматривал шедевр неизвестного художника, Креветка живо закатился в открывшуюся щель и замахал ручонками, мол, чего ты там телишься – поторопись.
«Жизнь всетаки странная. Вчера все надо было делать потихоньку, а сегодня наоборот», – философски подумал Баркер, втиснулся вслед за Креветкой и прикрыл за собой ход.
По темным лабиринтам они двигались довольно долго. Креветка бойко бежал впереди, топоча ножками, Баркер лез за ним вслепую, чертыхаясь и то и дело обдирая о камни бока и голову. Несколько раз Креветка останавливался, чтобы «отодвинуть стену», тогда Баркер с размаху налетал на него и чертыхался еще сильнее. Креветка безропотно ждал, пока Красавчик восстановит равновесие, отдышится и продолжит путь. Было ясно, что в этом лабиринте Креветка обитает уже довольно давно, и все здесь приспособлено для того, чтобы легко скрыться от любой погони.
Прошло еще минут пять, пока через еще одну нарисованную стену они не вывалились в маленькое, но очень высокое помещение, больше всего похожее на высохший колодец. Внутри было пыльно и абсолютно пусто, если не считать огромного, в два человеческих роста зеркала на стене.