Украдкой вытащив градусник, я убедился, что столбик ртути замер на тридцати шести и пяти.
— А если меньше? — спросил я, заглядывая в кабинет.
— Меньше — можно, — улыбнулась жизнерадостная медсестра. — Раздевайтесь, проходите за ширмочку. Вера Геннадиевна, где у нас вакцина от желтой лихорадки?
Пожилая женщина-врач, сосредоточенно писавшая что-то в больничной карточке, неопределенно махнула рукой.
— На второй полке. Первый раз прививаетесь, молодой человек?
— Да, — сказал я.
— В Африку собрались?
— В Южную Америку.
— Там еще малярия, — ободрила меня врач. — От нее вакцины нет. Надо будет пить таблетки, но они очень токсичны. Как у вас с печенью?
В армии я переболел желтухой, но решил, что рассказывать об этом не стоит, и лаконично ответил:
— Не жалуюсь.
— Пьете? — с солдатской прямотой осведомилась Вера Геннадиевна.
— Бывает, — не стал отпираться я.
— Плохо. Впрочем, джин с тоником прописывали английским солдатам в Индии как профилактическое средство от малярии. Но, конечно, дело там было в тонике, а не в джине.
Она поднялась из-за стола, оказавшись совсем маленькой и хрупкой. Мне почему-то стало жаль ее.
— Пойдемте, я сделаю вам прививку. Есть какие-нибудь противопоказания? Аллергия?
Я покачал головой, стянул свитер и футболку и повернулся к ней спиной. Тонкая игла кольнула меня под левую лопатку.
— Можете одеваться. Сутки желательно не принимать душ. Возьмите памятку о профилактике малярии и других тропических заболеваний. С вас восемьдесят рублей.
Я расплатился, поблагодарил и вышел из кабинета. На полпути к гардеробу меня вдруг кольнуло нехорошее предчувствие, и я поспешил обратно.
— Скажите, доктор, а от этой прививки бывают какие-нибудь побочные эффекты?
Маленькая женщина слегка улыбнулась.
— Да, иногда бывают. Может подняться температура. Но это не страшно. Если почувствуете, что вас начинает лихорадить, примите две таблетки аспирина.
По дороге домой я купил пузырек «Алка-зельцера», не раз спасавшего меня от похмелья после веселых студенческих попоек. Дома растворил две таблетки в стакане минералки и выпил залпом — для профилактики.
Потом сел к столу и положил перед собой чистый лист бумаги. Нужно было составить список вещей, которые я собирался взять с собой, а также распланировать оставшиеся до отлета дни.
Вынужден признаться, что из этого благого начинания ничего не вышло. Я потратил несколько минут, выводя наверху листа красивыми печатными буквами слова «Подготовка к путешествию в Южную Америку». Покончив с этой работой, я ощутил такой бешеный восторг, что ни о каком составлении списка думать уже не хотелось.
— Я отправляюсь в Венесуэлу! — сказал я громко. И повторил уже по-испански: — La semana que viene ir? a Venezuela!
Тут я вспомнил, что где-то на антресолях у меня хранилась коробка с институтскими конспектами по страноведению Латинской Америки. Решив освежить в памяти сведения о Венесуэле, я взял стремянку, залез на антресоли и после продолжительных поисков нашел нужную тетрадь.
«Боливарианская Республика Венесуэла, —так начинался конспект, — расположенная на севере Южной Америки, является шестой по величине страной этого континента. Природные ландшафты Венесуэлы чрезвычайно разнообразны. Здесь есть все: тропические леса, обширные равнины-льяносы, широкие реки (главная из которых — Ориноко), покрытые снегом горы (северные отроги Анд), тысячи километров самых красивых в мире пляжей, живописные острова и бухты Карибского побережья. Колумб, открывший Венесуэлу во время своего третьего путешествия в Америку (1498), записал в своем дневнике: „Я нашел рай на земле“.
По-испански это звучало как „Paraiso terrenal“».
По-испански это звучало как „Paraiso terrenal“».
Глава шестая
Святая инквизиция
— Значит, вы, сеньор, утверждаете, что подверглись нападению неких разбойников и что разбойники эти, по вашему разумению, были подосланы благородным доном Альваресом де ла Торре?
Главный судья Саламанки Бернардо Гусман выражался обстоятельно и точно, как и подобает истому правоведу. Я чувствовал, что мы найдем с ним общий язык — не зря же я два года изучал римское право на юридическом факультете! О том, что в конце второго года меня выгнали из университета за грубое нарушение дисциплины, я предпочитаю не вспоминать. Всякому ясно, что наказание не соответствовало проступку. Подумаешь, выкинул в окно секретаря декана. Окно-то было на первом этаже, а этот мерзкий доносчик и интриган заслуживал по меньшей мере полета с крыши…
— Да, сеньор судья, — сказал я почтительно. — В отношении разбойников у меня нет никаких сомнений, к тому же имеются свидетели — Гонсало Рохас и Фернандо Рамон Хименес из Толедо.
— Которые в момент так называемого нападения крепко спали, — бесстрастно заметил Гусман.
Должен признаться, это замечание застало меня врасплох.
— Откуда вам это известно? — пробормотал я.
— От сеньора Фонсеки, альгвазила Ведьмина Лога. Ведь так, кажется, называется то местечко, где вы с приятелями остановились на ночлег в доме мельника Хорхе?
Осведомленность судьи мне совсем не понравилась. Чего доброго, словоохотливый сеньор Фонсека мог упомянуть и про Паолу с Рамоной.
— Альгвазил должен был подтвердить факт нападения, — сказал я сухо. — Это входит в его должностные обязанности.
Бернардо Гусман пододвинул к себе стакан и щедро плеснул туда красного вина. Мне он ничего такого не предложил.
— Сеньор Фонсека написал, что на мельнице были обнаружены два трупа. Оба были заколоты шпагой, причем характер ран свидетельствует, что один из погибших убил другого.
— Я же говорил вам, — прервал я судью с досадой, — я его толкнул, и он налетел на шпагу Верзилы…
— Я помню, — все так же бесстрастно отозвался отец Лауры. — А второй погибший якобы напоролся на ваш клинок. Удивительное совпадение, вы не находите?
Я пожал плечами.
— В драке всякое случается, господин судья.
— Разумеется. А теперь мне хотелось бы узнать, отчего вы так уверены в причастности к этому нападению — если допустить, что это было нападение, — благородного дона Альвареса де ла Торре.
Наступал самый опасный момент нашего разговора. Тот самый момент, ради которого я и явился в дом главного судьи Саламанки. Я вдохнул побольше воздуха и, глядя прямо в маленькие подозрительные глазки своего будущего тестя, сказал:
— Оттого, сеньор, что граф собирается жениться на вашей дочери, а она любит меня.
Это его проняло. Рука, державшая стакан с вином, дернулась, и на зеленой скатерти стола расплылось большое темное пятно.
— Вы… вы в своем уме, сеньор Диего?
Я предполагал, что старый судья может отреагировать на подобное признание бурно, поэтому не обратил внимания на эти оскорбительные слова.
— В середине следующего месяца, — продолжал я как ни в чем ни бывало, — мой батюшка, дон Мартин де Алькорон, намеревался нанести вам визит и договориться о помолвке. К сожалению, граф опередил его. Однако графу стало известно — полагаю, что от дуэньи Антониллы, — о том, что между Лаурой и мной…
Тут я замолчал, потому что судья издал какой-то хриплый квакающий звук. Лицо его побагровело, скрюченные пальцы судорожно расстегивали застежки воротника.
— Вам нехорошо, сеньор Бернардо? — осторожно спросил я.
Ответом он меня не удостоил. Справившись наконец с воротником, судья дрожащей рукой поднес к губам стакан и одним глотком выпил вино.