Пахом скрестил оружие с первым. Андрей не успел сделать даже выпада — увидел летящий прямо в грудь узкий сверкающий клинок и только чуть повернулся всем телом в надежде уйти от смерти.
Вж-ж-ж-жик! — прошелестела сталь по железной чешуе куяка, проходя чуть не у самого сердца. Зверев увидел лицо врага совсем рядом — его шишак с наносником не закрывал почти ничего, — резко разогнул поднятую с саблей руку, метясь оголовьем рукояти чуть ниже носа, а когда от удара ливонец отлетел на полметра, широко рубанул его поперек горла. В броню ударила струя крови, влажно пахнуло парным молоком. — Сзади, барчук!!!
Андрей развернулся — в лицо летело копье невесть откуда взявшегося толстяка. Тут же все пространство перед ним закрыл вскинутый Пахомом щит. Деревянный диск ударил по голове и плечу, больно кольнул в грудь. Зверев опрокинулся на спину, тут же пихнул щит в сторону, увидел рубящегося с бездоспешным чужаком дядьку, рванул щит обратно, выдернул из него копье и метнул тяжелый деревянный диск над полом. Ливонец опасность заметил, подпрыгнул, уворачиваясь от удара, но потерял и равновесие, и внимание. Сабля Пахома глубоко рассекла ему живот, а когда толстяк согнулся — снесла и голову.
Паренек поднялся, закрутил головой, крепко сжимая саблю. На полу валялись два мертвых ливонца, еще один выл невдалеке, держась за неестественно вывернутую ногу. Белый остался верен себе: вместо того, чтобы пробиваться к горлу противника, сломал ему ногу.
— Кажись, все, новик, — вытер саблю о рубаху мертвого толстяка Пахом. — Надо лестницу вниз искать.
Но тут с улицы раздался громкий, торжествующий вопль. Они подошли к бойнице, выглянули. Таран с перекладинами валялся на льду, толпа торжествующих литовцев втягивалась в замок, а князь Крошинский махал руками караулящим лошадей холопам, подзывая их к себе.
— Можешь не спешить, Пахом, — сделал вывод Андрей. — Ворота уже открыты.
Вскоре к воротам подошли сани, втянулись во внутренний двор. Следом холопы загнали лошадей.
— Это что, мы теперь здесь оборону будем держать? — оглянулся на дядьку Зверев.
— Нет, нельзя, — мотнул головой Белый. — Коли задержимся, обложат. Соседи придут, родичи, друзья. В чужом доме долго не усидишь. Чай не война, помощи из Москвы не дождешься. Уходить надобно быстро, пока весть о нашем набеге не разошлась. До темноты уходить. А еще лучше — до возвращения кавалера Карла с дружиной. Сил у него много. Одолеть не одолеет, а крови попьет. Нам же кровь ни к чему, мы свое уже взяли.
В зал с мечами наголо влетели трое литовцев, огляделись, ринулись в дальний угол, к шкафам, распахнули, принялись выгребать посуду. Следом вошли князь и боярин. Василий Ярославович выглядел спокойно, но глаза его тут же пробежали по фигуре сына: голова, руки, ноги… Вроде цел.
— Вижу, до нас покончили со схизматиками, — кивнул он. — Пахом, как тут все?
— Славную схватку я ноне наблюдал, батюшка Василий Ярославович, — прижав руку к груди, чуть склонился Белый. — Прости уж, издалека получилось. По-разному мы с новиком в замок вошли.
— И что? — вскинул голову боярин.
— Алексей Васильевич на моих глазах в честном поединке глаз на глаз кавалера Альберта уложил.
— Не может быть! — мотнул головой Иван Крошинский. — Этот юнец?!
— Сам погляди, княже! На помосте над двором крестоносец лежит!
— Это мой сын, княже, — почти одновременно с дядькой произнес боярин, и Крошинский немедленно расшаркался в поклоне:
— Я, конечно же, не сомневаюсь, Василий Ярославович… И ты, юный боярин. Раз кавалера Альберта здесь нет, он, несомненно, сражен. Я всего лишь хотел выразить свое восхищение… Столь юный воин — и сразил такого опытного бойца! Это просто невероятно! Я восхищен, восхищен.
— Не беспокойтесь, князь. Вам ведь не придется проверять его мастерство… — Лисьин, поддавшись порыву, подошел к сыну, обнял его: — Молодец! Витязь!
Литовские холопы тем временем свалили посуду грудой на ковер, ухватились за углы и споро потащили из зала мимо господ. Никто не попытался окликнуть их, схватить, упрекнуть в мародерстве.
— Кровь-то на тебе откуда? — тихо поинтересовался боярин.
— Вон, лучник забрызгал, — кивнул на убитого Андрей. — Теперь не отстирать будет, да?
Василий Ярославович сперва тихо хмыкнул, потом громко захохотал:
— Молодец сынок, молодец! Таким тебя и люблю. Как чуешь себя, новик?
— Чую, мясом жареным пахнет, — ответил Андрей. — А мы два дня жвачку пополам со снегом ели. Обидно.
— Так это я враз организую! — обрадовался Пахом. — Дозволишь, боярин?
— Беги, — кивнул Лисьин. — Аппетита, стало быть, не потерял? Это хорошо, сынок, очень хорошо. Первый бой — он в жизни каждого мужа самый главный. Пока со смертью глазами не встретился, никак не поймешь, человек ты али скот двуногий. На ногах стоять станешь али на коленях ползать и со страху выть. Остальное не так важно. Был бы человек. Коли в тебе душа, как дуб, крепка, любое испытание тебя токмо прочнее сделает, тверже булата, ако дуб мореный. А коли душа, что ольха — она и от простого дождика трухой обратится. Ох, сколько холопов после первой сечи мне в страдники пересажать пришлось…
— Дядюшка! Дорогой! — вбежал в залу юноша лет двадцати в суконной курточке с синими атласными полосками на груди, с разрезами вдоль рукавов и, разумеется, в чулках. — Это ты?!
На заморенного острожника розовощекий паренек никак не походил.
— Здравствуй, племянник, — коротко обнял спасенного родственника князь. — Ты жив? Ты не ранен? Тебя истязали эти проклятые Богом отступники?
— Ты не представляешь, дядя! — замотал головой юноша. — Они не выпускали меня из этой кельи вовсе ни разу, они не давали мне вина, не допускали к обедне! Что ни день, эти негодяи требовали от меня отринуть святой крест и перейти в их веру. Читали мне через дверь Лютера, обещали рыцарство. Это было ужасно, дядя! Когда мы уедем отсюда?
— Потерпи, холопы собирают обоз. Дозволь представить тебе наших родственников из Московии. Боярин Василий Ярославович Лисьин, брат моей любимой и единственной жены. Это его сын, Андрей Васильевич. Мой племянник Вольфганг.
Юноша склонил голову, изящно изогнул одну руку спереди, другую за спиной.
— Привет, Вольфганг, — кивнул ему Андрей. — Рад знакомству.
— Вы совсем не признаете изящных манер, сударь, — презрительно поджал губы освобожденный паренек.
— Зато он в одиночку свалил Альберта, — тихо сообщил князь.
— Это так непосредственно! — немедленно расплылся в улыбке племянник. — Я всегда восхищался нашими московскими родственниками.
— У вас их много?
— Немало… — переглянулись дядя с племянником. — Брат мой двоюродный под Тверь отъехал. Боярин Крошин. Два дома у него остались: один в Варшаве, один в Вене. Он часто наезжает. Еще брат сводный по материнской линии к родственнику в Белоозеро ездил, да оттуда мужа дочери привез, а также невесту кузену своему в Париж. Оба из рода Воротынских.
— Это те князья Воротынские, что Смоленском володеют? — включился в разговор боярин. — У моей жены дядюшка племяннику супруги Агафью из рода Воротынских сосватал. Кирилл его имя. Кирилл Кольцов, боярин Нижегородский…
Через пять минут у Андрея повисли уши. Дворяне княжества Литовского и Московского увлеченно перебирали ближних и дальних родственников, их предков и семейные связи, детей, сватовство. Где-то через час выяснилось, что несчастный узник приходится боярину Лисьину родственником еще по одной линии, через смоленских дядьев — и они на радостях начали обниматься.
Еще через полчаса явился Пахом с огромным румяным окороком — разговор наконец-то оборвался, родственники занялись едой.
* * *
Из замка захватчики выехали за два часа до сумерек. Обоз увеличился втрое за счет саней и повозок, что нашлись в замковом хозяйстве, и изрядно потяжелел. Сани больше не пустовали. На них огромными грудами лежали смотанные в рулоны ковры, тюки тканей, охапки шуб, налатников, меха, многочисленные узлы, из которых торчали носики чайников, ножки кубков, рукояти тазов и подносов, пуки стрел, щиты, рукояти мечей, пояса, седла, упряжь… В трех санях увозили и пострадавших: троих убитых и пятерых раненых. Немалая часть добычи на повозках не уместилась, и ею наполнили тюки, что сейчас покачивались на спинах лошадей. Вот скакунов захватили мало: большая их часть оказалась под седлом у рыцарей из ушедшего отряда. Верхом увозили и пяток связанных женщин, взятых в замке.
Путь знакомый — по проезжему тракту до поворота на мало накатанный путь, а уж дальше…
— Не успеем, — перед поворотом с тракта натянул поводья боярин. — Догонят.
— Ты их видишь, Василий Ярославович? — оглянулся в сумерки Иван Крошинский.
— Я их чую, княже.
— Ой ли, боярин? По запаху, что ли?