– У тебя, красивый, не рожа, а афиша. Смотри только, финтифлюху свою ломать не вздумай. Молотком, например. Иначе – все, гаплык. В самое сердце перейдет.
Черт! Что за намеки?!
– Ну-ка, ну-ка, уважаемый! Я вас слушаю!
Мы с дедом пытливо изучаем друг друга. Как борцы перед схваткой.
– Может, и послушаешь, – вахтер извлекает из кармана клетчатый платок. Начинает увлеченно сморкаться, первым отводя взгляд. Впрочем, это скорее уловка: вон, снова зыркнул в мой адрес. – А я, может, и скажу. Только на сухую слово глотку дерет. Смекаешь?
И губы языком облизал.
Ясное дело, куда ты клонишь, вертухай. Смекаю. А с другой стороны – почему бы и нет? Скажешь дело – хорошо. Не скажешь – хоть напьюсь.
С любой стороны прибыль.
– Я так понимаю, «беленькая» разговору очень даже способствует? – интересуюсь в тон вахтеру. Мало ли, вдруг он портвейн предпочитает? Однако выясняется, что угадывать умеет не только «орел-в-фуражке». Мы хоть и не ясновидцы, лицензией Минздрава не облагодетельствованы, но тоже кой-чего можем.
– Способствует, способствует, – спешит заверить дед. Дергается кадык на худой, жилистой шее; будто сглатывая. Раз, другой… Э-э-э, дедушка, да ты, оказывается, алкоголик. – Фанька скоро уйдет, ей в сауну к полседьмому. У остальных закрыто. А у меня каморка есть, казенная. Все чин-чинарем.
– Ну, жди. Скоро вернусь.
Вот и докатился ты, Валерий Яковлевич. До дверной ручки. Со сторожем-алканавтом готов водку жрать и откровениями закусывать. Пришел Иван-Дурак к Бабе Яге, а она ему и говорит: есть у меня на вахте Кощей Бессменный…
– Две бутылки «Холодного Яра». Да, пол-литровые… Нет, не эти. Не квадратные. Производства «Ко– сари», круглые. Что еще? У вас вроде все. Хлеб ведь в другом отделе?
Магазин оказался буквально в двух шагах. Предоставив полный ассортимент для страждущих душ. А также желудков. Кроме водки, я взял полкило грудинки, буханку «Бородинского», банку маринованных огурцов и пачку «Bond'а». Хватит. Чай, не банкет устраивать собрались.
Вахтер ожидал меня, тщетно стараясь скрыть шило в заднице. Аж подпрыгивал на посту.
– Ушла ваша Фанька?
– Ушла, ушла. Сейчас, будку замкну… Заходь, Валерий Яковлич! Вот сюда…
Меня удивило странное обращение: на «ты» и одновременно – по имени-отчеству. Только потом сообразил, что не представлялся вахтеру. Очень интересно. Впрочем, нет, как раз ничего интересного. У Епифании, небось, спросил, когда мимо спускалась.
Одна шайка-лейка…
15
Дверь в каморку, обитая вытертым дерматином, была рядом с будкой. Внутри жилище деда полностью оправдывало ожидания: койка с быльцами из металла, тощий матрасик, одеяло в клеточку. Зеркало в шкафу треснуло, рядом
– стул-инвалид, хромой столик с горкой тарелок и двумя стаканами-"гранчаками". Окно забрано витой решеткой, на подоконнике – пепельница с окурками
Застоявшийся запах табака – крепкого, дешевого – шибал в ноздри.
– Располагайся, Валерий Яковлич. Я грудиночку нарежу… хлебушек…
С «сервировкой стола» вахтер управился быстро. Наработанным жестом, не без гусарской лихости, откупорил первую бутылку.
Наработанным жестом, не без гусарской лихости, откупорил первую бутылку. Плеснул в оба стакана. Руки у деда при этом едва заметно дрожали.
– Ну, за знакомство. Сартинаки Евграф Глебыч. Чтоб наша доля нас не цуралась!
– Грек, что ли, будете? А, Евграф Глебыч? – интересуюсь я, подымая стакан.
Хорошо пошло, однако! То самое, чего не хватало. А дед и впрямь орел – сразу подтянулся, помолодел, по второй наливает! Ухмыляется:
– Куда нам, холостым! От прадеда фамилия досталась. Вот он настоящим греком был. А я… – вахтер как-то неопределенно шевелит пальцами и тянется к стакану. Экий темп взял, однако! – За тебя, Валерий Яковлич. Иди, беда, темным лесом, мелким бесом!
Эх, Глебыч! Твои бы слова – да Богу в уши!
– Ну, теперь и тары-бары развести можно, – довольно крякает дед, распечатывая пачку сигарет. Двигает ближе пепельницу. – Покажь финтифлюху, Валерий Яковлич. Не боись, давай.
Откуда-то я точно знаю, что шарик лежит во внутреннем кармане пиджака Правом. Костюмы я ненавижу смертно, натерпелся от них, но к гадюке Епифании вырядился павлином: галстук, булавка с камешком, новые туфли… Лезу за пазуху. Кроме запасных пуговиц в пакетике из целлофана, в кармане не обнаруживается ничего. Проверяю карман за карманом. Неужели нету?
Дед с пониманием кивает:
– Прячется, сучий выкидыш… Ты цыкни на него, он и найдется.
Плохо понимаю, как следует цыкнуть на наследство. Изнутри подступает слепое, беспричинное бешенство. Шалишь, сволочь! Я покуда главный! Понял?!
Пальцы нашаривают резную кость.
В правом внутреннем кармане пиджака.
Вахтер с любопытством, но без тени усмешки (за что ему большое спасибо!) наблюдает за происходящим. Наверное, со стороны, копаясь по карманам, я был похож на полного психа. Или чесоточного. Протягиваю руку. Старик осторожно, будто гранату, невесть сколько пролежавшую в земле и готовую в любой момент рвануть, берет мой шарик. Смотрит на просвет. Вертит.
Достаю сигарету и себе. На ощупь, не глядя. Потому что взгляд намертво прикован к шарику в пальцах Евграфа Глебыча.
– Экое дрянцо! – бормочет под нос вахтер, хмурясь. – Ишь ты!.. Давно эту заразу не видел, надо же…
Мне вдруг представляется Глебыч, такой же старый, как сейчас, только выряженный в полосатый передник, – у подножия пирамиды Хеопса. В самый разгар новостройки. Кругом снуют рабы, но деду не до них. В руках он вертит очень похожий шарик и бурчит по-древнеегипетски: «Давно эту заразу не видел, надо же…» Видение вспыхивает, чтобы сразу исчезнуть, я невольно трясу головой и, к великой радости, выпускаю из поля зрения проклятый шар-в-шаре-в-шарике.
Прикуриваю.
– Пока держишься, красивый. Пока булькаешь. Но скоро наглотаешься, – «успокаивает» старик, возвращая зловещее сокровище. – По наследству получил?
В проницательности Глебычу не откажешь. Мог бы по совместительству в Шерлоки Холмсы податься. На полставки.
– Дрянь финтифлюха. Пакость, – дед скупо цедит слова, а я слушаю его, словно оракула, стараясь ничего не пропустить. – Гнилой фарт тебе выпал, Валерий Яковлич. Небось, и знать не знал, что от Скомороха получаешь?
Остается пожать плечами. Кто ж мог знать?! Сроду в ауры-шмауры, порчу-сглаз и прочих энерговампиров не верил. Дедушка, милый, ты-то откуда про Скомороха вынюхал?
Старик словно читает мои мысли:
– Верь-не-верь, а ноги уноси.