– Уже два самца. Если бы они были теми, кого ты хочешь…
Оскорбление было велико. Синтара, не сдержавшись, плюнула ядом. Точно посланный шар отравы шлепнулся на землю в нескольких дюймах от Элис. Балипер вскочил: его глаза завращались, рассыпая искры. Когда он ринулся в атаку, Элис с криком метнулась прочь. Один из шипов на его раскинутых крыльях едва не вонзился в нее. Синтара напружинилась и приготовилась к бою, но иссиня-черный Кало перехватил Балипера. Два самца схлестнулись друг с другом, делая выпады раскрытыми пастями и нанося удары шипастыми крыльями. Старшие принялись кричать и вопить. Некоторые бросились в бегство, другие кинулись к сражающимся.
Синтара смогла насладиться зрелищем всего мгновение – а потом Меркор сбил ее на землю. Несмотря на худобу, он был крупнее ее. Она растянулась на траве, а он вознесся над ней – и она поняла, что он оросит ее ядом. Однако он опустился на нее почти мягко, но так, что его тяжелые передние лапы прижали ее крылья к камням и больно придавили гибкие кости.
Синтара, не долго думая, собралась плюнуть в него кислотой. Он пригнул голову, широко распахнув пасть, чтобы продемонстрировать ей набухшие ядовитые железы.
– Не смей! – зашипел он. Приказ сопровождался тончайшей взвесью золотистой кислоты.
Обжигающий ядовитый поцелуй охватил ее голову, и Синтара поспешно отвела морду в сторону.
Он пророкотал вслух, чтобы его слышали другие, но при этом с силой впечатывал свои слова в сознание Синтары: «Тебе не терпится, королева. И это понятно. Еще немного – и я полечу. И я тобой овладею».
Затем он поднялся на задние лапы, освобождая ее крылья. Она неловко поднялась: грязная, со сбитыми и ноющими мышцами. Прижав крылья к телу, она попятилась.
Схватка Балипера и Кало была короткой. Они уже отошли друг от друга, храпя и принимая угрожающие позы. Плевок насмешливо резвился на безопасном расстоянии от крупных самцов, иногда плюясь ядом. Взволнованные хранители криками предостерегали остальных. Синтара поймала на себе взгляд Элис: глаза женщины были тревожно распахнуты. Когда она уставилась на женщину, та инстинктивно подняла руки и закрыла ими лицо. Это только сильнее разозлило Синтару. Она сделала мишенью своего гнева Меркора.
– Не угрожай мне, самец!
Он покосился на нее. Крылья его были наполовину раскрыты, чтобы отвесить ей оглушительный удар, если она ринется на него. Он мысленно ответил Синтаре: «Это не угроза, Синтара, а простое обещание».
Когда он сложил крылья, то она снова ощутила аромат его тела. Она понимала, что ее чешуя ярко вспыхнула в ответ: то была ответная невольная биологическая реакция королевы в течке. Его глаза лукаво вращались.
Она поднялась на задние лапы и отвернулась. Рванувшись в небо, она прокричала:
– Я веду охоту там, где пожелаю! Я тебе ничем не обя-зана.
Она сильно и ровно замахала крыльями, поднимаясь над ними.
Вдали затрубила Фенте: пронзительно и насмешливо.
– Тимара!
Она неуклюже повернулась на звук приветствия Татса. Мышцы живота свело от нервного напряжения. Она старалась избежать разговора. Когда она вернулась из Кельсингры, то сразу поняла: Татс знает, что произошло между ней и Рапскалем. Ей совершенно не хотелось обсуждать это с Татсом. С тех пор она не то чтобы совсем от него пряталась, но удачно избегала любых попыток оказаться с ним наедине. Почти так же сложно было не оставаться один на один с Рапскалем. Попытки Татса были хотя бы деликатными. Рапскаль же в день их возвращения из Кельсингры заявился к ней на крыльцо и, чересчур понимающе улыбаясь, спросил, не желает ли она прогуляться.
Он стучался в дверь домика, который Тимара делила с Сильве – и якобы с Джерд. Они втроем поселились вместе почти сразу же после того, как хранители начали обустраиваться в поселке. Тимара не помнила никаких обсуждений данного вопроса: просто казалось логичным, чтобы все три хранительницы жили вместе.
Харрикин помог им решить, какую именно из полуразрушенных лачуг назвать своей, – и помогал с обустройством хижины. Благодаря Харрикину дымоход теперь вытягивал дым из комнаты, крыша протекала лишь в том случае, если ветер становился очень сильным, а на окнах красовались ставни. Предметы мебели были немногочисленными и грубыми, но привычными для хранителей. Они взяли пример с Карсона: выдубили оленьи шкуры и натянули их на врытые в земляной пол колья, создав основу для постелей. Потом они вырезали из дерева ложки. Тимара была в числе лучших охотников, поэтому у них всегда было мясо: и чтобы поесть самим, и чтобы произвести обмен с другими хранителями. Тимаре нравилось проводить вечера с Сильве – и она любила, когда другие хранители заходили посидеть у огня и поболтать. Поначалу Татс частенько гостил у них, да и Рапскаль тоже.
Джерд редко проводила ночи дома, но порой заглядывала, чтобы порыться в своих вещах в поисках какого-то предмета или поесть, жалуясь при этом на того мужчину, с которым на тот момент делила постель. Несмотря на свою антипатию к Джерд, Тимара со странным интересом прислушивалась к тому, как Джерд обличает своих любовников. Ей претило небрежное отношение Джерд к сексу, ее вспыльчивость, готовность выложить самые интимные подробности и то, как часто она бросала одного партнера, чтобы переехать к другому. Она пожила с несколькими из хранителей не один раз. Ни для кого в их тесной группе не было секретом, что Бокстер безнадежно в нее влюблен. С Нортелем она сожительствовала уже трижды, а медноглазый Кейз отличился тем, что буквально выгнал ее из дома. То, что их связь прекратилась именно по его инициативе, Джерд не только рассердило, но и изумило. Тимара подозревала, что Кейз проявил преданность своему двоюродному брату Бокстеру и не пожелал разбивать ему сердце.
Однако в тот первый вечер после их с Рапскалем ночевки в Кельсингре Джерд, конечно, заявилась домой. Она так и сыпала мелочными и обидными замечаниями. К примеру, она поспешила напомнить Тимаре о том, что Рапскаль когда-то тоже был ее любовником, пусть и недолго, да и Татс делил с ней ложе. В ее присутствии Тимаре еще труднее было мягко ответить Рапскалю, что у нее нет желания гулять с ним сегодня вечером. Она отказала ему и на следующий день. Когда она наконец призналась ему, что сомневается в разумности своего поступка и что ее страх зачать ребенка гораздо сильнее ее страсти, Рапскаль удивил ее тем, что серьезно кивнул:
– Да уж, проблема… Я постараюсь выяснить, как Старшие в прежние времена предотвращали зачатие, а когда узнаю, то скажу тебе. Потом мы сможем наслаждаться без страха.
Он произнес это совсем недавно, когда они бродили по берегу реки, держась за руки. Она громко рассмеялась, как всегда очарованная и испуганная той ребяческой прямотой, с которой он говорил о вещах определенно не детских.
– Ты с легкостью отбросил все правила, с которыми мы росли? – спросила она.
– Правила больше на нас не распространяются. Если бы ты летала со мной в Кельсингру и больше времени проводила с камнями памяти, ты бы уже была в курсе.
– Поосторожнее с камнями памяти! – предостерегла его Тимара.
Это тоже являлось негласным законом. Дети из Дождевых чащоб были осведомлены о том, насколько опасно прикасаться к воспоминаниям, хранящимся в камнях.