Все в палате на мгновение застыли, но пауза была короткой: карлицы вновь принялись за работу. Я оттолкнула и вторую массажистку, процедив сквозь зубы:
– Держись от меня подальше!
Они остановились, глядя друг на друга непонимающими, тоскливыми и испуганными глазами. К нам приблизилась «командирша» – с розовым крестом на груди.
– Что случилось, Мама Орчиз? – спросила она.
Я сказала, что мне больно. Лицо ее выражало удивление.
– Все верно. Так и должно быть. Это нужно.
– Может, и так, но мне это не нужно, – твердо ответила я, – и больше они со мной этого делать не будут.
– Орчиз свихнулась! – раздался голос Хэйзел. – Она тут рассказывала нам отвратительные гадости!… Она явно помешанная!
Маленькая женщина посмотрела на нее, а потом на всех остальных: кто‑то утвердительно кивнул, другие отводили глаза, но на всех лицах было какое‑то отвращение. Тогда она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом.
– Вы, двое, ступайте с докладом, – обратилась она к маленьким массажисткам, и, когда те, плача, вышли из комнаты, вновь окинула меня долгим и внимательным взглядом.
Через несколько минут все остальные массажистки закончили работу и ушли, нас опять было шестеро. Молчание прервала Хэйзел.
– Поганая выходка, – бросила она. – Мальки делали то, что им положено, и только.
– Может, им это и положено, но мне это не нравится, – сказала я.
– И поэтому бедняжек теперь должны избить. Но я думаю, тут опять сработает «потеря памяти» – ты ведь просто забыла, что обслугу, если она расстроит чем‑то Маму, бьют? – с едкой иронией осведомилась Хэйзел.
– Бьют? – с трудом выговорила я.
– Бьют! – передразнивая мой сдавленный голос, ответила она. – Но ведь тебе‑то все равно, что с ними делают. Уж не знаю, что с тобой случилось, но как бы там ни было. Я тебя всегда недолюбливала Орчиз, хотя остальные считали, что я не права. Ну, уж теперь‑то мы все убедились!…
Никто не возразил, и я поняла, что все в душе согласны с ней. Это было тяжелое чувство, но, к счастью, меня отвлекли от него распахнувшиеся двери.
В палату вошла старшая ассистентка с шестью карлицами, но на этот раз с ними была властная красивая женщина лет тридцати, при виде которой я испытала невольное облегчение она не была ни амазонкой ни карлицей ни громадиной – на фоне остальных, правда, она выглядела чересчур высокой, но на самом деле – нормальная молодая женщина с приятными чертами лица, коротко остриженными каштановыми волосами в черной юбке, видневшейся из‑под белого халата. Старшей ассистентке приходилось почти бежать чтобы поспевать за женщиной – она забавно семенила рядом бормоча: «Только что из Центра, Доктор».
Женщина остановилась возле моей койки, карлицы сгрудились за ее спиной, неодобрительно посматривая на меня. Она всунула мне в рот термометр и пощупала Пульс. Потом деловито осведомилась:
– Головная боль? Боли? Если есть, где?
Она внимательно оглядела меня. Я тоже не сводила с нее глаз.
– Тогда почему… – начала было она.
– Она свихнулась! – раздался голос Хэйзел. – Она говорит, что потеряла память и не знает нас.
– Она говорила об ужасных отвратительных вещах! – добавила ее соседка.
– У нее бред! – опять послышался голос Хэйзел. – Она думает, что умеет читать и писать.
При этих словах женщина улыбнулась.
– Это правда? – спросила она.
– Но почему бы мне не… впрочем, это ведь легко проверить.
– Но почему бы мне не… впрочем, это ведь легко проверить.
По– видимому, она не ожидала такого ответа, на секунду замешкалась, но быстро взяла себя в руки. На ее губах заиграла усмешка.
– Очень хорошо, – сказала она тоном, которым обычно разговаривают с расшалившимися детьми, достала из кармана миниатюрный блокнот и протянула его мне вместе с карандашом. Мне неудобно было держать карандаш, тем не менее я довольно четко вывела: «Я сама понимаю, что брежу и вы – часть этого кошмара».
Хейзел хихикнула, когда я возвратила блокнот и карандаш женщине – врачу. Та взглянула мельком на него и челюсть у нее, конечно, не отвисла, но усмешка мгновенно сползла с губ. Она посмотрела на меня пристально, очень пристально, а все остальные, видя выражение ее лица, затихли, как будто я показала здесь какой‑то сверхъестественный фокус. Врач повернулась к Хейзел:
– О чем она вам говорила? Какие «отвратительные» вещи?
– Ужасные вещи! – не сразу ответила Хейзел. – Она говорила о… людях, как о животных. Что они… Ну, что они двуполые. Это было отвратительно!…
Врач секунду колебалась, потом повернулась к старшей ассистентке.
– Отвезите ее в смотровую.
Когда она вышла, «карлицы» засуетились вокруг меня, подкатили к постели низенький «троллик», помогли мне перевалиться на него и вывезли из палаты.
Я оказалась в маленькой комнате с розовыми обоями. Напротив меня сидела врач с блокнотом и карандашом в руках. Выражение ее лица было мрачно‑сосредоточенным:
– Итак – проговорила она – кто рассказал вам всю эту чушь о двуполых людях? Мне нужно знать ее имя. Где вы проводили отпуск после Клиники?
– Не знаю, – ответила я. – Эта галлюцинация, или бред, или словом, этот кошмар начался в том месте, которое вы называете Центром.
Она покраснела от гнева, но сдержалась и спокойно произнесла.
– Послушайте Орчиз, вы были в полном порядке, когда вас шесть месяцев назад увозили отсюда в Клинику, где вы родили детей, как положено. Но… В этот период кто‑то напичкал вам голову всей этой галиматьей и научил вас читать и писать. Теперь вы мне скажете, кто это сделал. Причем хочу предупредить, что со мной номера с «потерей памяти» не пройдут.
– Ох, ради бога, пошевелите же своими мозгами! – устало выговорила я.
– Я могу выяснить в Клинике, куда они вас посылали. И могу выяснить в Доме Отдыха, кто были ваши соседи, но я не хочу попусту терять время. Поэтому я прошу вас сказать мне это. Вы скажете это сами, Орчиз, мы не хотим прибегать к другим мерам, – веско закончила она.
– Вы не там ищете. – Я покачала головой. – Галлюцинация началась в Центре. Как это произошло и что было с Орчиз до того, я не могу вам сказать просто потому, что не помню.
Она была явно чем‑то озадачена, поразмышляла секунду, потом нахмурилась.
– Какая галлюцинация?
– Как какая? Все это… и вы в том, числе. – Я обвела рукой все, что меня окружало, – это громадное тело, эти малютки… вообще все. Очевидно, все это спроецировало мое подсознание, и теперь меня это очень тревожит, потому что… потому что это никак не похоже на результат подавления желаний…
Она смотрела на меня широко открытыми от изумления глазами.
– Кто, черт возьми, говорил вам о подсознании, подавлении желаний и вообще?…
– Не понимаю, почему в… пусть галлюцинации, но почему я обязательно должна быть невежественной тупицей? – возразила я.
– Но Мама не может ничего знать о таких вещах. Ей это не нужно!
– Послушайте! – Теперь мне пришлось набраться терпения.