Черныш добросовестно шел следом, очень близко шел, желая быть в стае всемогущих людей, гордый тем, что приняли, что тоже с ними, и только жаль, что другие драконы не видят, что он идет, тоже человек, вместе со всеми.
Во дворе Апоницы сперва пришлось загнать в сараи трех свиней, увести коня и шугнуть кур. Черныш лег возле колодца, голова с вытаращенными глазами оказалась возле ведра. Апоница вздохнул, но ничего не сказал, широким жестом пригласил всех в дом.
Уже на крыльце оглянулся, спросил с глубоко упрятанным беспокойством:
– А его не надо привязывать… хотя бы к коновязи?
– К коновязи?
– Да, это глупо, он и всю конюшню на себе утащит, но хотя бы… чтобы он видел?
Иггельд сказал с упреком, хотя раздувался от гордости:
– Посмотрите на него! Разве похоже, что он собирается убежать?
Черныш приподнял голову, видя, как все четверо рассматривают его с крыльца. Хвост заскреб по земле, а голова приподнялась. Иггельд увидел, что дракон готов сорваться с места, уверенный, что с ним хотят играть, крикнул поспешно:
– Лежать!.. Сторожи!
Черныш замер, на морде готовность не пропустить никого во двор, бдить и не пущать.
Апоница вздохнул:
– А что он сторожит? И от кого?.. Ладно, постараюсь предупредить всех домашних, чтобы ни под каким предлогом не выходили.
Глава 7
В просторном доме Апоницы собрались в самой большой комнате, он устроил настоящий пир: велел сестре, что жила в его доме взамен давно умершей жены, достать из подвала острый вантийский сыр, мясо молодого теленка, отваренное в редких травах, что придавали особый пряный вкус давно привычному мясу, на столе появился и кувшин вина, но Иггельд, как с неудовольствием заметил Апоница, ел драгоценное мясо так же безучастно, как и обычное, а сыр глотал, не смакуя и даже не разжевывая.
Да что это я, спохватился он, я уже постарел, по-настоящему постарел, стал ценить вкусную еду и питье, а этот молодой и горячий пока не знает и не ищет удовольствия во вкусной еде, для него высшая радость – драконы! А для меня… разве не так?
В просторной комнате один светильник горел у дверей, другой на столе, оба давали слабый оранжевый свет, зато в широкое окно смотрела огромная полная луна и заливала комнату ярким светом ночного солнца. Светильник же подсвечивал лица снизу, делая их странными и незнакомыми, по стенам двигались широкие пугающие тени.
Ратша толкнул впавшего в раздумья хозяина.
– Не спи за столом!
Апоница вздрогнул, на него смотрели с улыбками, со всех сторон блестели молодые здоровые зубы, слышался стук ножей, отделяющих куски мяса и сыра.
– Я думаю, – огрызнулся он. – Это вы еще не думаете, а… как молодые драконы!
– А старые? – спросил Шварн хитренько.
– Старые драконы уже думают, – отрезал Апоница с достоинством. – На то они и старые. Я вот что думаю, Иггельд… Ты сделал великое дело. По-настоящему великое. Жаль только, что никто тебя не поддержит.
Все насторожились, Шварн спросил с непониманием:
– В чем?
– В новых методах, – отрезал Апоница. – Вы что, не заметили? Это же не просто чудачество. Иггельд сумел воспитать… вылепить, создать!., не дракона-раба, как у нас, не дракона-помощника.
, не дракона-раба, как у нас, не дракона-помощника. У него это друг, что за косой взгляд на хозяина раздерет нас всех в клочья!
Ратша зябко повел плечами, вздрогнул.
– Да, – признался он, – ты в самую точку! Эта зверюга все время смотрит то на него, то на всех нас и как бы умоляет: ну попробуйте толкнуть моего хозяина или замахнитесь, ну сделайте что-нибудь такое, чтобы я получил право показать хозяину, как я его люблю!.. Представляю, как бы он доказывал. И подошвы бы не выплюнул!
Иггельд смутился, жалко покраснел, запротестовал:
– Да что вы такое на него говорите! Он же такой умный!
Он не понял, почему все переглянулись. Ратша сказал довольно:
– Ага, даже не сказал, что у него зверь покорный или хотя бы послушный!.. Он сам не считает его рабом, заметили? Говорит о нем, как… об Апонице!
Все заулыбались, Апоница оставался серьезным, кивнул.
– Ты прав, Ратша. Хоть и кичишься, что знаток только воинского дела, но пожил с нами, многое понял лучше, чем мы, ибо смотришь со стороны.
Лунный свет померк, в комнате стало намного темнее. Ратша охнул, сдавленно выругался. Перед окном, заслоняя весь проем, поднималась огромная блестящая в лунном свете глыба. Искры рассыпались на чуть изогнутых металлических пластинках, искрились на двух толстых выступах, из-под которых страшным огнем горящих углей полыхали пурпурно-красные глаза. Ниже на сильно выдвинутом широком уступе из двух красиво вырезанных ноздрей шел легкий синеватый дымок. Пасть приоткрылась, грозно блеснули огромные зубы, вспыхнул жарким огнем высунутый язык, совсем уж жутко смотрелась уходящая вглубь глотка.
Иггельд сказал смущенно:
– Да что это он такой любопытный… Простите, я сейчас!
Он вскочил, едва не опрокинул стол, Ратша едва успел поймать подпрыгнувший кувшин, бросился к окну. Все видели, как после короткого жеста дракон отступил, а по второму лег и даже опустил голову на лапы.
Иггельд вернулся, сказал с раскаянием:
– Моя вина, я только велел не покидать двор. Сейчас все в порядке. Он не поднимется.
Ратша спросил с недоверием:
– Даже если буду водить перед его мордищей теленка?
– Да хоть свинью, – ответил Иггельд. Наткнувшись на непонимающий взгляд, объяснил: – Он очень любит сало. Настоящий куяв!..
– И ничего?
– Как ничего? Быстрее наедается.
Апоница подошел к окну, Иггельд видел только худую согбенную спину, но и по ней видел, с каким напряженным вниманием старый смотритель драконов всматривается в Черныша. И сам, вспоминая внешность своего перепончатого друга, представил себе то, что видит Апоница: постоянные и все увеличивающиеся нагрузки сделали из простого дракона нечто чудовищное: весь в броне, под которой тугие мышцы, могучие крылья, широкая голова с высоким умным лбом и широко расставленные глаза под надбровными выступами…
– Ждет, – проронил Апоница, не оборачиваясь. – Он в самом деле тебе предан, Иггельд. Это видно, с какой надеждой он смотрит на дверь. Ждет, когда же ты, самый замечательный, осчастливишь его появлением…
– Он уже пробует огнем, – сказал Иггельд гордо. Добавил поспешно: – Правда, еще не получается… но горячий воздух уже выдыхает.
Апоница медленно повернулся, оперся костлявым задом о широкий подоконник.