Это не место для детей — никогда не было местом для детей, — и, может быть, поэтому мы сбивались здесь, в умирающем Неверленде, где правил мужчина, который скорее был Капитаном Крюком, нежели Питером Пэном. «Ты вернешься», — сказал мне Дэвин, когда я уходила с исцарапанными запястьями и горевшими от боли губами, и он оказался прав, потому что вот она я. Возвращаюсь в Дом.
Здание, перед которым я припарковалась, выглядело заброшенным, но после заката оно служило домом для двадцати человек. Теперь, когда я отъехала от моря, воздух здесь казался еще холоднее. Я подобрала влажную юбку и, дрожа, заперла дверцу машины. Ничто не изменилось. Разве что на обертках в канаве были другие логотипы и у музыки, грохочущей на заднем плане, была другая мелодия. Но глаза, созданий, наблюдавших за мной из дверных проемов и окон, остались такими же: голодными, сердитыми и надеющимися. Им всем что-то было надо, и каждый надеялся, что я им это дам.
Свист и оскорбления преследовали меня по пути к крошечной непривлекательной витрине на первом этаже, зажатой между обваливающимся мотелем и круглосуточным массажным салоном. Я остановилась, чувствуя, будто вернулась назад во времени. Все было точно таким же, Вплоть до застоявшихся миазмов удовольствия, боли и обещаний, таких же лживо возбуждающих, как духи проститутки. Попасть внутрь было легко, потому что Дэвин этого хотел. Выбраться оттуда — вот в чем заключалась сложность.
Большая витрина была закрыта фанерой, изрисованной граффити, над дверью висела простая медная табличка: «Дом, где ты останавливаешься». Табличка никогда не тускнела и не пачкалась, на ней были настолько мощные чары для отвода глаз, что я никогда не видела, чтобы хоть один человек взглянул в сторону этого дома, не говоря уже о двери. Дэвин сказал, что купил ее у чистокровной коблинау, обменяв табличку вместе с чарами на один час в его объятиях. Я назвала его лжецом, когда он первый раз рассказал мне об этом. Коблинау — уродливые одинокие создания, которые любят металл больше, чем воздух, и плата, которую приходится давать им в обмен на клинок или браслет их работы, настолько высока, что я не могла представить, чтобы он выиграл хотя бы кольцо, не говоря уже о большем.
Мне понадобилось немного времени, чтобы понять, что он не лгал. С легкостью использовать чьи-то нужды для собственного преимущества — это именно тот прием, В котором Дэвин был особенно силен. Он воровал то, что Котел, делясь добытым нечестным путем со своими детьми — девочками с пустыми глазами и мальчиками с влажными ладонями, приходившими к нему с мольбами о помощи. Теперь я снова здесь и молю о том же.
Я открыла дверь и вошла внутрь.
Главная комната Дома — просторная и квадратная, вставленная старой мебелью и освещенная найденным на помойке электрическим генератором, который питал два холодильника, старый музыкальный автомат и люстры. Из музыкального автомата извергался тяжелый металл на такой громкости, что пол чуть ли не вибрировал. Воздух пах дымом, рвотой, несвежим пивом и вчерашними желаниями — всем тем, что я оставила позади, когда ушла жить в другой, более чистый мир.
Кучка подростков рассыпалась по комнате, словно безделушки, которыми они и были. Я никого из них не знала, но я сразу же поняла, кто они, потому что они были детьми Дэвина, как и я. Наше родство читалось не только по лицам. Оно было в наших костях.
Скольких из вас он трахает? — подумала я и тут же устыдилась. Дежурство в передней комнате всегда было самым трудным. Надо оставаться настороже, не проявляя внимания, и, сколько бы ты ни сидел тут, нельзя спать. Я это ненавидела. Ты представлял собой проблему для тех, кто хотел бросить Дэвину вызов за какой-то реальный или вымышленный грех, но ты не мог отказаться или просто уйти, если тебе велели остаться.
Эти новые дети вполне могли оказаться теми, которых я помнила, только изменившимися по новой подростковой моде.
Они были подменышами, и ни один из них не навел даже элементарную иллюзию человеческой внешности. Для этого имелась обдуманная причина: то, что ты видел их, едва войдя, говорило тебе, что ты в Доме, ты пришел какой ты есть. От этого мои чары начали давить, как одежда не по размеру. Но я не собираюсь их снимать, пока не увижу Дэвина.
На виду было четверо детей, значит, еще как минимум троих я не засекла. Мальчик и девочка, настолько похожие, что могли быть только родственниками, сидели рядом с музыкальным автоматом, остроконечные уши и блестящие золотые волосы выдавали в них отпрысков тилвитов тегов. Девочка-полукандела со светло-зелеными глазами прислонилась к стене около двери, жонглируя шариками из мутного света, и мальчик с прической а-ля дикобраз сидел на корточках в углу, с сигаретой в зубах.
Все четверо повернулись ко мне, когда я вошла, — любознательная банда Потерянных Детей, изучающая взрослого, забредшего на их территорию. Может, я была одной из них, но они меня не знали. На сей раз воспоминание о моем побеге не улучшило моего самочувствия.
— Милое платье, — произнесла кандела.
Комната взорвалась хихиканьем. Я оставалась на месте, ожидая, чтобы они утихли.
Зная детей Дэвина, я была уверена, что они вооружены и готовы наброситься на меня при первом признаке опасности. Хорошо. Я пришла в Дом не для того, чтобы сражаться, но маленькая драка поможет мне попасть к Дэвину поскорее. Протокол гласит, что я должна быть вежливой: представиться, быть душкой, мириться с дерьмом, которое они на меня выльют, и спросить, могу ли я увидеть Дэвина до конца ночи. Может, они даже пропустят меня, если я буду достаточно мила. Но я устала, Роза погибла, и у меня не было ни времени, ни терпения играть в любезности.
Брат в парочке подменышей выглядел старшим в комнате, правда не больше чем на год или два. Ему и быть стрелочником. Я подошла к парочке, они смотрели на меня с видом, будто им до лампочки, кто я и что тут делаю. Никогда не демонстрируй интерес первым — эта слабость может убить тебя.
— Мне надо увидеть Дэвина, — сказала я.
Подойдя ближе, я заметила, что их глаза сверкают неоновым яблочно-зеленым блеском. Глаза фэйри могут быть любого цвета.
Брат моргнул, явно ожидая более тонкого подхода. Хорошо. Если он выведен из равновесия, я скорее добьюсь от него того, что мне надо. К несчастью, заговорила его сестра, отбрасывая челку с глаз и заявляя:
— Не выйдет.
В ее акценте так сильно смешались испанский, встречающийся во внутренней части города, и панковский из даунтауна, что он был похож на пародию и отлично сочетался с ее слишком ярким макияжем, вороньим гнездом на голове и не сходившей с губ презрительной усмешкой. Она могла бы быть хорошенькой, если бы набрала двадцать фунтов и перестала так выпендриваться, но сейчас она выглядела чем-то средним между младшей сестрой Твигги и уличной шлюхой. Ей явно не больше четырнадцати.
Конечно, это если смотреть на нее с человеческой точки зрения. Я выглядела на шестнадцать, когда пришла к Дэвину, и всегда старалась выглядеть еще моложе, когда мне приходилось нести вахту в этой комнате. Лучше, чтобы тебя недооценивали. Так что она может быть старше, чем выглядит… но мне она казалась четырнадцатилетней, и то, как она себя держала, сказало мне, что я очень близка к истине.
— Простите, леди, но вам лучше уйти домой, — продолжила она. — Он занят.
Я мысленно вздохнула. Я не недооценивала ее: она так же молода, как выглядит, и она понятия не имеет, во что влезает. Я сузила глаза, сердито глядя на нее, и она облизнула губы с выражением, которое должно было означать ленивое пренебрежение. Я едва сдержала смех. Вместо этого я покачала головой и повторила:
Розмарин и рута
— Мне надо увидеть Дэвина. Сейчас, пожалуйста.
— Так зачем же вам надо увидеть босса? — растягивая слова, поинтересовалась она.