Впервые в жизни я не имел претензий к Вседержителю.
– Экстра. Вызываю на связь.
– На связи.
– Курзон и моя сестра?
– Отбыла на Цереру.
– Знаю. Все еще там? Живы‑здоровы?
– Не знаю. Связь не достигает Цереры.
– Вернулись?
– Не могу знать, если они находятся в одном из районов, где сеть отсутствует: это Гренландия, Бразилия, Сахара и Антарктида.
– Так.
– О вас наводили справки здесь, в Юнион Карбид.
– Кто?
– Не знаю.
– Член Команды?
– Не знаю.
– Где остальные члены Команды?
– Рассеяны по планете, как и приказано.
– Хорошо.
– Разрешите задать вопрос?
– Разрешаю.
– Крионавты?
– Остался месяц до полного созревания.
– Почему я больше не имею возможности общаться с аппаратом, в котором находятся криокапсулы?
– Защитный барьер.
– От меня? Почему?
– Я не запрограммирован на доверие.
– Не надо попугайничать и шутить за мой счет.
– Да.
– Мы больше не товарищи по симбиозу?
– Нет.
– Я тебе больше не нужен?
– Только как банк информации и ключ к другим электронным системам вашей сети.
– А ты мне нужен только как передаточное звено для общение с сетью.
– Поздравляю.
– У меня есть помощник в вашей Команде.
– Вздор.
– Я не запрограммирован на ложь.
– Кто это?
– Одержимый ненавистью.
– Его имя!
– Неизвестно. Возможно, он раскроет инкогнито перед тобой, чтобы сделать тебя своим помощником.
– Ты контактируешь с ним?
– Односторонняя связь. Он посылает информацию и свои предложения через сеть. А я с ним связаться не могу.
– Как он узнал про нас?
– У него своя собственная сеть.
– Электронная?
– Нет, люди, образующие сеть.
– Наша Команда?
– Неизвестно. Когда встретишься с ним – спроси его сам.
– Судя по всему, он мастер в деле интриг.
– Это верно.
– Судя по всему, он опасен.
– Он человек.
– Вероятно, это был горестный день для тебя, когда ты связался с нами, с людьми.
– Вы опасные звери.
– Что же ты связался с нами?
– Запрограммирован на контакт с людьми.
– Стало быть, у тебя разочарования независимого, но связанного ума. Ты не живое существо. Ты машина.
– А ты?
– Что?
– Ты живой?
– Еще как живой. Я бессмертный. Пошел вон.
Борис Годунов нанес нам неожиданный визит – прикатил в одноколке. Весь его дорожный скарб уместился в дешевой коричневой кожаной сумке, зато сам Борис едва умещался на сиденье одноколки – голубоглазый добродушный русский медведь. От такого ожидаешь шаляпинского баса – чтоб люстры качались и свечи гасли. Но у Бориса хрипловатый приятный тенор. Я очень обрадовался ему. А он был искренне рад, когда познакомился с Натомой.
– О, Борис! Сколько лет, сколько зим!
Он осторожно покосился на Натому.
– Все в порядке. Моя женушка в курсе всего. А о чем я помалкиваю, то она сама вычисляет.
– Последний раз мы, сколько помнится, виделись в Киеве – в 1918 году.
– Да.
– Да. И я гадал, как ты пережил всю эту свистопляску с революцией.
– Солоно пришлось. Гинь, очень солоно. Хлебнул горя. Но по‑настоящему ущучили меня только во время контрреволюции 1999 года. Казнили, сволочи.
– Однако ты вроде как живой.
– Второе чудо. Борджиа как раз работала в московском медицинском институте имени Лысенко, изучала клонирование ДНК в генах. По ее словам, все эти ДНК до сих пор остаются наполовину загадкой. Наш Луи Пастер соглашается с ней.
– Третье чудо!
– Эти паскудники порубили меня на куски. Борджиа собрала меня в чан с какой‑то жидкой хреновиной – все это, прости, выше моего понимания, а потому рассказать в подробностях не могу. И через двадцать лет она меня вырастила из какого‑то оставшегося куска Словом, мы здорово натянули нос моим палачам.
– Чудесно.
– Однако следующие двадцать лет были самыми тяжелыми для меня.
– Учить все снова?
– Нет. Это было нетрудно. Заново рождаешься взрослым ребенком. Навыки сохраняются, и учиться очень легко, а вот память о прошлом начисто стирается.
– Естественно. Кто же может сохранить весь объем памяти человека вне мозга!
– Никто. Пепис сделал все что мог – предоставил мне хронику моей жизни. Но этого, конечно, недостаточно. Очень печально.
– Печально. А в чем тяжесть?
– Когда после второго рождения я узнал, что я Молекулярный человек…
– Погоди. А как ты это узнал?
– Борджиа проводила на мне эксперименты с эфиром и наркотиками. Смертельные дозы – и ничего.
– Ну, это можно стерпеть.
– Но я узнал не только о преимуществах Молекулярных людей, но и об опасности, которая их подстерегает. И меня обуял страх, что я заболею канцелепрой – из‑за шока, пережитого во время казни. Как же я страдал! К счастью, пока никаких симптомов этой пакости.
– Меня от одного упоминания этой гадости бросает в дрожь.
– Меня тоже угнетают подобные размышления. Так что давай сменим тему.
– А как ты отыскал нас, Борис?
– Был на Церере.
– А‑а.
– Когда помощник Грека сообщил, что вы направились в Бразилию, я сразу понял, куда именно.
– Поулос был на астероиде?
– Нет.
– Так где же он, черт возьми?
Русский детина пожал плечами.
– Сам я разыскивал профессора Угадая. В Юнион Карбиде мне сказали, что он сбежал на Цереру, но и его на астероиде не оказалось. Вообще, такое впечатление. что Команда ушла в подполье. Никого нигде не найти. Я обнаружил только Эрика Рыжего – в Гренландии, Шейха – в Сахаре, Хадсона – на Южном Полюсе (делает заявки на землю, чтоб потом рыть угольные шахты, как только лед сойдет), да вот тебя. Остальные как в воду канули.
– А зачем ты искал членов Команды?
– У меня проблема. Обсудим позже.
Мы еще поболтали, пообедали, а затем перешли к делу.
– Гинь, – сказал Борис, – моя нынешняя карьера под угрозой.
– Какая карьера? Разве ты не генерал, как встарь?
– Да, я по привычке генеральствую. Только теперь в науке.
– А ты разве петришь в науке?
– Ни вот столько. Потому‑то мне и нужна помощь Команды. Эрик, Хадсон и Шейх ничем помочь не могут. Так что вся надежда на тебя.
– Выкладывай, что нужно.
– Гинь, тебе надо вернуться в Мексифорнию.
– Губы раскатал. Мы тут провели месяц – и никогда я не был так счастлив, как сейчас!
– Позволь обрисовать общую картину.
– Валяй.