Пусть превращает в паука, лишь бы только перестал над ним измываться. В конце концов, Хальдор – человек, и у него тоже есть своя гордость. Пусть изувеченная жизнью в Светлом Городе – но все-таки…
Лоэгайрэ прикрыл голову локтем и тихонько всхлипнул. Хальдор снова занес кулак:
– Будешь еще издеваться, ты, мелкий пакостник?
– Хальдор, хватит, – пробормотал гном.
– Еще разок – и тогда действительно хватит, – отечески пообещал Хальдор. – Чтобы лучше запомнилось.
За его спиной кто-то свистнул. Хальдор на мгновение разжал пальцы. Лоэгайрэ тут же вырвался из его рук и плаксиво крикнул:
– Дылда безмозглая!
Хальдор обернулся на свист. На тропинке стоял мальчик лет тринадцати, невысокий, худенький, темноволосый.
– Ты чего свистишь? – сердито спросил Хальдор.
Лоэгайрэ бросился к мальчишке с возмущенным криком:
– Господин барон, остановите произвол! Господин барон!
Хальдор приоткрыл рот. За свою жизнь он видел аристократов только два или три раза. Барон с серьезным лицом протянул к Лоэгайрэ руку и, взяв его за плечо, препроводил себе за спину. Хальдор сразу сник. Барон с любопытством окинул его взором. Зрелище было не слишком вдохновляющее. Все, что в квартале Желтые Камни вкладывалось в понятие «грязный простолюдин», было налицо: свалявшиеся светлые волосы, в беспорядке свисавшие на плечи, угрюмый взгляд, трусливый и наглый одновременно, тощая фигура в поношенном и не очень свежем одеянии.
– Где ты нашел его, Лоэгайрэ? – с искренним удивлением спросил барон.
– Случайно встретил, – объяснил гном. – Я… э… навестил избушку, а он там спал. Говорит, что он из Светлого Города.
Барон задумчиво просвистел три первых такта из чужеземной песни «Орленок, орленок», которую слышал с детства от матери. Хальдор тупо посмотрел на него – и вдруг его охватили тоска и злоба.
– Ну что вам всем нужно? – крикнул он, отступая назад и слегка приседая. – Людей не видели? Что пристали?
– А что ты кричишь? – спросил барон, взмахивая ресницами.
Хальдор дернул рукой.
– Да потому что все вы тут… – Он отвернулся и судорожно вздохнул.
– Лоэгайрэ, это ты его довел?
– А что я? – огрызнулся гном. – Он с самого начала был какой-то припадочный.
Барон немного подумал и сказал:
– Может быть, его назад отправить? В Светлый Город?
– Нет! – крикнул Хальдор и бросился бежать.
– Стой! – закричал барон, давясь от смеха. – Ты куда?
Хальдор скатился под обрыв и сгинул. Барон махнул рукой.
– И правда припадочный. Ну и леший с ним. У тебя кофе еще остался, Лоэгайрэ?
Гном перевел дыхание.
– Нет, ну каков негодяй! Разве нельзя было по-хорошему, словами… Полез в драку… Видит же, что я не могу с ним драться… Как вы думаете, господин барон, он не погибнет?
– Куда он денется? Есть захочет – придет. Так кофе у тебя остался?
– Остался, – нехотя ответил гном.
– Вы знаете, господин барон, в последнее время у них там стало плохо с этим продуктом. То есть, я хочу сказать, что его там стало мало.
– Я разложу костер, а ты сбегай за кофе, хорошо? – невозмутимо предложил барон.
Лоэгайрэ пошевелил носком башмака стройный стебель подорожника и, подавленно вздохнув, пошел к своему дому, который располагался неподалеку, построенный между ветвей могучего дерева.
Барон набрал веток ольхи посуше, аккуратно сложил их и стал ждать Лоэгайрэ. Гном появился примерно через полчаса. Он деловито пыхтел. В руках у него лихо раскачивался котелок, на дне которого лежали скудные припасы. Барон зажег огонь и с котелком в руках спустился к реке.
День уже угасал. Яркие краски померкли, свет стал мягким и грустным. Барон разулся, закатал штаны и вошел в холодную воду, чтобы зачерпнуть не у самого берега.
– Хорошо, что маменька ваша не видит! – крикнул с обрыва Лоэгайрэ.
Барон выскочил на берег и торопливо обулся. Вскоре Лоэгайрэ услышал, как он с хрустом продирается через ольху. Они повесили котелок над огнем и в задумчивости принялись жевать хлеб, принесенный гномом из дома. Барон заметил, что хлеб черствый, вероятно, из корзинки, куда хозяйственный Лоэгайрэ складывает не самую первосортную еду, и усмехнулся. Лоэгайрэ хорошо понял значение этой усмешки и, чтобы избежать неприятных для него разговоров, быстро поинтересовался:
– Папенька ваш, вероятно, путешествует?
Барон кивнул.
– Уехал искать зеленые и розовые камни на Белые горы.
– А госпожа баронесса?
– Ну что ты, маму не знаешь? Помчались вместе с ним. Она у него вместо оруженосца. Бросила на меня Альдис…
– Прелестная крошка, – с фальшивым умилением произнес гном.
Барон подавился.
– «Прелестная»! Крошке, во-первых, уже девять лет…
– Идут годы, – вставил гном и закивал, прикрыв глаза, чтобы не видеть яростного взгляда барона.
– Злючка-колючка, троллев подменыш, – сказал барон с чувством. – Махтельт научила ее кое-каким фокусам, и жизни от обеих не стало. Ох, ну зачем ты о ней вспомнил? Я говорю Иннегерд: «Мама! Давайте отдадим ее в приют к Фейдельм!» Она, конечно, ужасно возмутилась: «Это же твоя сестра! Как ты мог такое сказать? Ребенка в приют? При живых родителях?! И тут же уехала на Белые Горы с отцом. – Он трагически вздохнул. – Вот и все тебе «живые родители»…
Они заварили кофе, и нестерпимо сладостный, уютный запах поплыл над рекой.
– А где теперь крошка Альдис? – поинтересовался гном, скорее из соображений безопасности, чем из искренней любви к прелестному дитяте.
– Кто ее знает… По Лесу где-то шляется.
В кустах неподалеку что-то зашуршало. Лоэгайрэ содрогнулся и пронзительным вороньим голосом вскрикнул:
– Кто здесь?
Из кустов угрюмо вылез Хальдор. Он не мог понять, почему Лоэгайрэ посмотрел на него почти с любовью.
– А я уже беспокоился, не случилось ли чего с тобой, – сказал он.
– Что со мной случится, – буркнул Хальдор и покосился на барона.
Барон без всякого сострадания отправил в рот солидный кусок хлеба прямо на глазах у голодного Хальдора.